Онлайн книга «Холодные звезды (сборник)»
|
– Улица Радужная, – пискнул динамик в изголовье моего кресла. – Если вы желаете ехать дальше, внесите дополнительную оплату. Я не собирался ехать дальше, я жил здесь. Протиснувшись мимо своей соседки, я вышел из автобуса. В Порт-Ланце все названия очень красивые. Улица Радужная, Солнечный проспект, Тенистый бульвар, Вечерний сквер, набережная Туманов. Стоит только услышать такие названия, и сразу поймешь, что в этом городе живут хорошие люди. Говорят, здесь очень здорово весной, когда цветут земные каштаны и местные деревья со смешным названием «ротозейник». У ротозейника маленькие легкие плоды, которые реагируют на тепло, когда кто-то проходит мимо, отрываются от веток и падают на землю. Семена разлетаются во все стороны и на несколько минут прилипают к проходящему мимо человеку или животному. Они не липкие, они электризуются. Но это будет потом. Еще должна пройти зима и начаться весна. А весной будет очень красиво, я знаю. Возле дома я зашел в маленький продуктовый магазин, купил упаковку готовых обедов – они недорогие и вкусные, батон и две бутылки лимонада. Продавщица меня знала, дружелюбно кивнула и спросила: – Ты не мерзнешь, Тиккирей? – Нет. – Я покачал головой. – Не очень холодно. – Все равно не ходи без шапки. – Она в сумке, – признался я. – Я не привык носить что-то на голове. – Привыкай, Тиккирей. – Женщина улыбнулась, взъерошила мне волосы. – Ты же серьезный и самостоятельный человек. Она вроде как надо мной подтрунивала, но не обидно. – Ладно, я постараюсь, – пряча покупки в пакет, сказал я. – До свидания. Квартиру мне предоставил муниципалитет. Во временное бессрочное пользование как вынужденному эмигранту с «планеты, объявленной зоной бедствия». Наверное, для авалонцев эта квартира считалась маленькой и бедной, но мне очень нравилась. Там было четыре комнаты, и кухня, и большая застекленная лоджия, откуда видны лес и озеро – говорят, летом жители Порт-Ланца любят устраивать там пикники. Сейчас озеро застывшее, покрытое тонким серебристым ледком. Ночью на нем отражается лунный свет. На восьмой этаж я поднялся на лифте, хотя иногда просто бегал по лестнице – вместо физкультуры. Отпер дверь и тихонько вошел в прихожую. В гостиной бормотал телевизор. Я прислушался: – Это страж-киборг, Даймор! – Прикрой меня! Затрещал плазменный бластер, судя по характерным выхлопам хладагента – армейская «Пума» в режиме сплошного разряда. Я выждал три секунды, но у «Пумы» почему-то и не думал кончаться боезапас. Тогда я выждал еще пять секунд, но хладагент тоже не кончался, и ствол у бластера даже не собирался расплавиться. А у нас в лаборатории, на испытательном стенде, больше десяти секунд не выдерживал ни один ствол. Я скинул ботинки, снял куртку и прошел в холл. Лион сидел в кресле и смотрел в экран. – Привет, Лион, – сказал я. – Привет, Тиккирей, – откликнулся он, не отводя глаз от экрана. Там прыгали человеческие фигуры в тяжелой броне – в которой не очень-то и попрыгаешь, обстреливая здоровенного паука, хищно щелкающего жвалами. Из паука во все стороны летели ошметки мяса и железяки, но он и не думал помирать. Я сел на подлокотник кресла и посмотрел на Лиона. Мой друг внимательно смотрел в экран. – Ты хочешь в туалет? – спросил я. – Да, – подумав, согласился он. – Сходи, Лион. Сейчас встань, сходи в туалет и сделай все, что нужно. – Спасибо, Тиккирей. Лион встал и вышел. Совсем как нормальный человек. Не смогли мы со Стасем его спасти. По-настоящему спасти. Подключение в поток все-таки перебило ту программу, которую запустил в Лионе Иней. Но волю он потерял. Стал примерно как Кеол из экипажа «Клязьмы», может, даже еще хуже. Ему все надо напоминать – не потому, что Лион забывает умыться или поесть, а потому, что не видит смысла в таких поступках. Не хочется ему ничего. А самое ужасное, что он все понимает. И где-то там, в глубине души, мучится из-за случившегося. Лион вернулся, снова сел в кресло. Будто меня и нет в комнате. Единственное, что он по-прежнему любил делать, к чему его тянуло будто магнитом, – это смотреть телевизор. С расчетными модулями тоже так бывает… – Ты пообедал, Лион? – спросил я зачем-то. – Да. Я соскочил с подлокотника, заглянул ему в глаза. Словно он мог соврать. – Правда? Ты поел, честно? Ты хотел есть? – Честно поел, – ответил Лион. – Хотел. Неужели так быстро? Мне все говорили, что рано или поздно Лион восстановится, станет как прежде. Что мозг, особенно детский, очень гибкая система и воля возвращается. Вначале в самых простых потребностях, «витальных», как выразился врач. Потом – полностью. Но никто не ждал, что это будет так быстро! – Лион… – прошептал я. – Слушай, как я рад! Ты молодец, Лион! Он ничего не ответил, ведь я не задал вопроса. – Может, ты еще и посуду вымыл? – поинтересовался я, чтобы заставить его говорить. – Надя вымыла, – охотно ответил Лион. И вся моя радость куда-то исчезла. – Так это Надежда тебя покормила? – Да. Она пришла, спросила, хочу ли я есть, – спокойно ответил мой друг. – Я сказал, что хочу. Я пообедал. Потом она вымыла посуду. Мы поговорили. Потом я стал смотреть видео. – Ты молодец, – снова сказал я, хотя никакой радости уже не осталось. – Я пойду на работу, Лион. Приду очень поздно. Когда видео выключится, – я поднял с пола ленивку и быстро запрограммировал таймер, – пойдешь спать. Разденешься, ляжешь под одеяло и будешь спать. – Хорошо, Тиккирей. Я все понял. Из квартиры я почти убежал. У меня было еще время, но я выскочил за дверь и остановился на площадке, кусая губы. Как обидно! Как плохо! – Тиккирей… Я повернулся, посмотрел на Надежду. Она медсестра и живет в соседней квартире. Вот мы и договорились, что она будет присматривать за Лионом. Наверное, у нее дверной глазок был запрограммирован на мое появление. – Здравствуйте, – сказал я. Надежда не очень старая, ей лет тридцать. У нее всегда очень строгий вид и грубый прокуренный голос, но она хороший человек… только почему-то я вечно перед ней теряюсь. – Я заходила, покормила Лиона. – Я понял… Надежда шагнула ко мне, заглянула в глаза: – Что стряслось, Тиккирей? – Я… я подумал, что он сам поел… Она вздохнула. Достала сигарету, щелкнула зажигалкой. И сказала почти виновато: – Господи, у меня и мысли не было… |