Книга На изнанке чудес, страница 94 – Юлия Флоренская

— Вам удивительно повезло, — с серьезным видом сказал он. — Встретить Мерду и остаться в живых… Давайте теперь приложим все усилия, чтобы выздороветь.

Юлиана стоически терпела боль, пока доктор ощупывал руку. Это с Киприаном она могла выпендриваться, быть несдержанной и строить из себя недотрогу. В присутствии посторонних следовало проявить такт.

Теора потёрла ноющие виски. Пол холодил босые ступни, из-за долгого сидения на корточках затекли ноги, но было не до того. Притаившись за балюстрадой, точно беглая преступница, она наблюдала за манипуляциями доктора в состоянии крайней подавленности. Стойкость Юлианы показная. Сейчас она притворяется, будто ей и мор, и порча нипочем, а ночью будет опять всхлипывать и стонать во сне.

Теора дважды ударила себя в грудь, точно хотела выколотить скопившийся внутри пепел. Не смалодушничай она в тот день, Эремиор не стал бы чертить корутом границы и она принесла бы себя в жертву, избавив Вааратон от Мерды раз и навсегда. Ведь ей бы наверняка удалось. А что теперь? Из-за ее трусости гибнут люди. Юлиана получила увечье и вынуждена терпеть невыносимые муки.

Под сердцем густел ком слепого отчаяния и бесконечного презрения к себе. Почему Эремиор счел ее неготовой? И почему Теора сокрушается из-за того, что не смогла умереть? Она почти сразу дала себе ответ: именно в этом заключается ее предназначение. Ей больше не нужно искать собственную стезю в переплетении чужих троп, незачем ломать голову над тем, как спасти мир. Незачем любить… Странная смесь беспечности и горькой безысходности затопила душу.

У ног беспокойно колыхнулась вторая тень. Рядом, как лёгкое дуновение ветерка над вересковой пустошью, прозвучал вздох Незримого.

«Видно, моя наука не пошла тебе впрок. Рассуди, есть ли смысл в самобичевании. И не говорил ли я, что Мерду победит любовь?»

Теора тряхнула белокурой головкой, резко поднялась — и судорожно вцепилась в перила, ловя ртом воздух. Вот почему эта бревенчатая стена поплыла в сторону, а библиотечный отсек вдруг пошел рябью, точно гладь пруда? Не иначе, искривление пространства. Дом-то насквозь волшебный. Наверняка падок на проделки, как и его исконный усатый обитатель.

Теора подождала, пока калейдоскоп перед глазами не перестанет вращаться, пока не уймётся бешеный стук сердца.

А Пелагея тем временем вела околонаучный диспут, самозабвенно спорила и ругалась с доктором, коих она не признавала и на дух не переносила. Из кухни за нею свитой тянулись терпкие запахи свежеприготовленной мази.

— Обещаете предоставить препарат через два дня? А до тех пор что? Страдай, как умеешь? Лучше прямо признайте: ваша ме-ди-ци-на, — это слово она нарочно произнесла с акцентом на каждом слоге, — ни на что не годится.

Сейчас Пелагея шибко напоминала сердитого взъерошенного снегиря, хотя ей полагалось быть горлицей — белой, милой и чуткой.

Ее обличительное высказывание касательно медицины доктор отнес на свой счет и был, в общем-то, недалек от истины. Он нахохлился, встопорщил жесткие усы и докрасна надул щёки, готовясь метнуть в Пелагею ответную фразу острым сапожным гвоздём. Но Пелагея уже насобирала колкостей прозапас. И если бы не Обормот, перегрызлись бы они, как два сапожника.

Кот прокрался следом за хозяйкой пластичной тенью, воссел на диванный престол и неподвижным взглядом вперился в лекаря, который по оплошности повернул к нему голову.

Долой вражду и разногласия! На первый план вышел вопрос о сохранности отдельных экземпляров врачебной династии. Поэтому Пелагея с чистой совестью выставила доктора за дверь вместе с верхней одеждой, саквояжем и ворохом обещаний, которые никогда не будут выполнены.

— Фуф, порядок, — объявила она, утирая пот со лба.

Юлиана страдальчески возвела глаза к потолку.

— Ну и где тут порядок? Учудила ты знатно. Теперь доктора будут обходить наш дом по широкой дуге.

— Твоя рана особого свойства. И лечить ее нужно по-особенному, — сказала Пелагея, расправляя складки на юбке. — Толку от врачей? Понапишут рецептов, предъявят внушительный список лекарств. А в итоге никакой пользы. Вред сплошной. И траты.

— Не думала, что ты такая скряга! — воскликнула Юлиана. — Что, уже запамятовала о сундуках из бездны? Уверена, при необходимости вместо горы тряпок тебе пришлют с того света гору деньжищ.

— Да ведь не в деньгах дело. Как ты не понимаешь!

Пелагея поднесла к переносице сложенные щепотью пальцы, запрокинула голову и случайно увидела Теору, которая крадучись направлялась ко входу в тайную комнату.

— Стой, где стоишь, — раздался снизу настойчивый приказ. — А лучше спускайся. Что-то я тебя целый день не вижу. Прячешься, словно подлость какую учинила.

Пришлось Теоре покориться. Она сошла по ступенькам, придерживаясь за поручни, и угодила прямиком на контрольный пункт, в лапы двух мохнатых недоразумений. Ее ноги были обслюнявлены и тщательно обнюханы. Но встроенный в нос детектор подлости — что у Кекса, что у Пирога — отклонений не выявил.

— Ничего, — с досадой сообщил Пирог.

— Чиста! — удовлетворенно тявкнул Кекс.

— А настроение как прокисшие огурцы, — диагностировала Пелагея. — Выкладывай, что гнетёт?

И тут Теора впервые прибегла к обману. Она ни словом не обмолвилась о жертве и о том, что в скором времени намерена свести счеты с жизнью, представ перед Мердой. Ляпнула первое, что пришло на ум. У нее вдруг возникла острая потребность проведать Майю в поселении отверженных.

— Беспокоишься, как бы двинутая бабуля не раскормила девочку печеньем? — поинтересовалась Юлиана, с тщательными предосторожностями спуская рукав. — Я тоже. Пошла бы с тобой, но извини. Арест.

— А ведь у нее твоё кольцо, — напомнил Киприан.

— Верно! Кольцо! Надо бы забрать. — Теора уцепилась за этот предлог с таким упорством, словно без заветной безделушки не протянет и дня. Если бы кто-нибудь вздумал ее отговаривать, то преуспел бы не больше, чем при вразумительной беседе с глухонемым.

Теора безотчетно рвалась на волю, подальше от тех, кому пришлось мучиться по ее вине. Из глубин естества поднималась и выпускала шипы разрушительная сила, которой не хотелось противостоять. Единственное, чего желала израненная терниями душа, — убежать от людей, скрыться в лесной чаще, затеряться где-нибудь в глуши. Теора как будто надеялась, что посреди морозного дня, припорошенная сосновыми иголками и снегом, для нее отыщется персональная храбрость, сила духа и печь, где, подобно стали, можно закалить сердце.

— Ну так я пойду? — робко проговорила она, продвигаясь к дверям. Обуть валенки, надеть пальто, в котором вчера обнаружилась упитанная моль. И незаметно исчезнуть. Вялое безразличие напало без объявления раунда. Когда она сыграет отведенную ей роль, всё будет кончено. Хорошо, если о ней всплакнут, помянут добрым словом. А нет — так и ладно.

Пелагея срывала планы, как рябину по осени: уверенно и беззаботно.