Книга На изнанке чудес, страница 95 – Юлия Флоренская

— Погоди, я с тобой, — сказала она и, точно молодая козочка, поскакала к платяному шкафу, где висел непримиримый враг Обормота — прабабкина шуба. Она пахла чужим мехом и носила следы сражений, из которых кот постоянно выходил проигравшим. Иногда его оттаскивали за шкирку, но чаще поливали водой, из-за чего Обормот был вынужден втягивать когти и унизительно оправдываться из-под стола, прежде чем водяную атаку прекратят.

Рыхлый снег сверкал на солнце бессчетным множеством бриллиантов и опрокинутых на землю звёзд. Хозяин сокровищницы — мороз — сегодня был необычайно сердит. Он ощутимо щипал за нос всякого, кто дерзал вступить в его владения. Боялся, что сокровищницу расхитят. Пелагея на его месте тоже бы боялась.

Она обмотала шею Теоры шарфом — в два оборота по часовой стрелке — и заскочила обратно в сени, дать последние указания.

— Обработай язвы смесью, что я приготовила! — крикнула она Киприану.

— Слушаюсь, ваше лютейшество! — шутливо отозвался тот.

Юлиана не удержалась и заронила семя сомнения:

— А если не поможет?

Сомнение быстро пустило корни, но не выбило из колеи.

— Если не поможет, остаётся лишь одно, — зловеще произнесла Пелагея, появляясь в гостиной и опираясь плечом о косяк. — Баня-самопарка.

В умении нагнетать жути ей не откажешь. Как и в феноменальной способности проваливаться сквозь землю. Юлиана еще не успела облечь свое недоумение в вопрос, а она уже скрылась из виду.

Первая снегоуборочная машина на паровом ходу сейчас наверняка пользовалась недюжинным спросом. Снега навалило немерено. И если в городе улицы еще как-то чистили, то лес стоял, засыпанный по колено. На бледно-голубом небе блистало солнце, пели арнии, искрилась земля, не коченели пальцы в варежках. И Теоре как-то сразу расхотелось умирать.

— Почему Незримый снова стал тенью? — спросила она, как только их с Пелагеей обступили кривые сосны.

— То, что берут взаймы, рано или поздно приходится возвращать, — загадочно изрекла та, прокладывая себе дорогу среди снегов. — Он истратил слишком много сил, спасая тебя.

В голосе Пелагеи сквозил едва различимый упрёк. Приземистая поросль хлестнула Теору веткой по лицу. Именно такой вот отрезвляющей пощёчины ей сейчас недоставало. В конце концов, сколько можно возлагать надежды на поддержку Эремиора?! Наивной вере в его заступничество уже давно пора растаять под слепящим солнцем. Когда рубеж между мирами был преодолён, правила поменялись. Она должна сама взять в руки меч, чтобы постоять за себя.

Догадка прибыла не по расписанию и чуть не сбила Теору с ног. Ведь и с бабушкой, и с дедом, и с родителями Незримые держались на равных. Не значит ли это, что ее родным довелось выйти из-под опеки, смириться с одиночеством и взрастить в себе мужество, не полагаясь на высшие силы? Если так, то их поступки не были продиктованы гордым стремлением, как у Антеи. И Теоре нет смысла цепляться за Эремиора, точно малое дитя.

Каждый шаг давался ей с трудом. Увязая в сугробах, которые, похоже, были не прочь полакомиться ее сапогами, она продиралась за Пелагеей сквозь бурелом. Тень Незримого, бесполезная и теперь уже неподвижная, плыла поблизости.

"Это из-за меня он сделался таким", — кольнула совесть.

"Не из-за тебя, а в силу обстоятельств", — воспротивился здравый смысл. Но был без промедления придавлен железобетонной плитой обвинений, адресованных себе же. Теору хлебом не корми — дай возвести на себя напраслину. Выделите ей огород — и вскоре он будет весь завален камнями, добрую половину которых она накидает собственноручно.

— Эй, что за страждущий вид?! — бодро окликнула ее раскрасневшаяся Пелагея. — Отставить хмуриться!

В тот же миг лес расступился, являя безмолвные просторы за кружевом облетевших кустов багульника. Вдалеке замаячили холмы, покрытые глазурью снега и сухим бурьяном. А стоило наклониться, как в глаза бросились пёстрые крыши поселения. Под одной из этих крыш Майя с Дорофеей топили печь.

Дверь была не на запоре. Заходи, кто хочешь! Странно, что Яровед еще не воспользовался возможностью, чтобы отметелить внучку. Видно, предпочел не связываться с полоумной старухой.

— Когда это оладушки научились летать?! — воскликнула Пелагея. Теора разинула рот. То ли от удивления, то ли затем, чтобы этими оладушками подкрепиться. Совершив сложный акробатический трюк, перед ее носом в глиняный чугунок шлёпнулась толстая румяная лепёшка с коричневой корочкой по краям. А затем еще и еще одна. Оладьи вылетали из печного зева без чьей-либо помощи — горячие, пышные, невероятно аппетитные. Майя прыгала, хлопала в ладоши и заливалась смехом. Дорофеи было не видать.

— Она сейчас будет, — сообщила девочка в перерыве между прыжком и приступом хохота. — В погреб пошла.

Погреб (надёжное хранилище солений, холщовых мешков с картошкой и — изредка — отпетых негодяев) Пелагея отыскала благодаря безошибочному чутью и открытому люку. По кривой скрипучей лестнице ей навстречу поднималась Дорофея. В кое-как повязанной крапчатой косынке, льняном сером платье на застёжках и полной вменяемости. Стало быть, Кекс прав: старушка больше не сумасшедшая.

— Вам помочь? — спросила Пелагея.

Ей без предисловий передали довольно пыльную закатанную банку помидоров. Вместе с широкой добродушной улыбкой во все десять зубов. Улыбку Пелагея возвратила. А вот банку пришлось тащить к столу.

Пока она возилась с увесистой ношей, которая так и норовила выскользнуть из рук, у Теоры было время оглядеться и прислушаться. Под половицами копошилась какая-то живность. На дощатых стенах застыли потёки смолы. Там же висели медальоны на тонких цепочках и позеленевшие от старости медные таблички. К карнизу прицепили плохо выстиранные занавески в горошек. А по центру стола расположился самовар, далеко не такой блестящий и круглобокий, как у Пелагеи. Видимо, его роняли. И притом не раз.

Тяжкая судьба самоваров в селениях Вааратона занимала Теору ровно до тех пор, пока яблоко, лежавшее на блюдце с орнаментом, не начало вдруг катиться по кругу.

Сперва она испугалась, но вскоре испуг вытеснило праздное любопытство: что будет, если дотронуться? Исследование показало: яблоко покатится быстрее. И еще быстрее. А потом у «любопытной Варвары» закружится голова, но это не помешает ей взглянуть на блюдце и обмереть от ужаса.

На несколько размытой подвижной картинке блюдце предъявило Теоре состав ее будущего преступления. Вот она стоит посреди цветущего луга, в волнах колышущейся зелени. Волосы цвета звезды развеваются на ветру. Вот Эремиор — прекрасен и лёгок, точно солнечный луч на рифлёной колонне храма. Теора подбегает к нему и бесстыже целует прямо в губы. Это когда же она успела так испортиться?!

Яблоко перестало кружить по блюдцу, и пауза включилась в самый неподходящий момент.

— Что? Хи-хи! Опять заработало? — Высунулась из-под стола Майя. — У бабушки куча разных волшебных штуковин. Белый налив в основном предсказывает катаклизмы. А ты что увидела?