Онлайн книга «Верь мне»
Но маленькая ужасная часть меня уже размышляет: смогу ли я? – Можешь, любовь моя. Ты можешь, я знаю, на что ты способна. – Его голос низкий, спокойный, гипнотизирующий. – Я наблюдал за тобой, испытывал тебя. – Патрик… мне нужно время, пожалуйста! Он на мгновение задумывается, затем, повернувшись к девушке, говорит с ней по-французски. Ее испуганные глаза расширяются. В отчаянии она кивает. – Хорошо. – Он достает нож и разрезает веревку, привязывающую ее к стене, оставляя руки связанными. Затем кладет нож в нескольких футах перед девушкой. – Я только что сказал ей, что если она хочет выбраться отсюда живой, то ее единственный вариант – убить тебя, – произносит он буднично. – Так что теперь ты действительно должна сделать выбор, Клэр. Роза приближается к ножу. – Знаешь, есть стихотворение Бодлера о загадке. – Патрик достает из рюкзака пистолет и протягивает мне. – Он описывает зверинец, зоопарк, полный всевозможных пороков, и загадывает загадку: кто чудовищнее, хуже всех? Ответ – ты, читатель, кто может наслаждаться ужасами в стихах, не замаравшись кровью. – Не бери нож, Роза, – говорю я в отчаянии. Кажется, она меня не слышит. Я даже не знаю, говорит ли она по-английски. – Ну, теперь тебе придется замараться, – говорит Патрик. Роза колеблется, затем бросается за ножом, пытаясь поднять его связанными руками. Я неохотно беру пистолет. – Хорошо, – выдыхает Патрик. – Давай, любовь моя, сделай это сейчас. Убить или быть убитой. Невероятная ясность сновидения. Я даже не могу переварить собственные эмоции – отвращение, ужас, неверие переполняют меня. И еще кое-что: ужасное осознание того, что этот момент будет длиться вечно. На каком-то уровне я всегда это знала. Я хотела этого. 102 Ребенок оказывается в приемной семье по разным причинам. У некоторых родители алкоголики или наркоманы. Некоторые дети сироты. Другие забыты или обижены. Я говорила людям, что я сирота. Но это было неправдой. Мои родители переживали то, что люди называют полосой невезения. Драки продолжались всю ночь. Однажды отец вошел в мою спальню, разбудил меня и начал бранить маму – он хотел, чтобы я знала, какая она шлюха, знала правду об этом так называемом ангеле, который считает, что она намного лучше меня. Я помню, как мельком увидела ее за его спиной, когда мама пыталась оттащить его от меня; увидела, как он развернулся с вытянутой рукой, так же небрежно, как если бы разбрасывал семена. И то, как его рука коснулась ее лица и как мама упала на пол. Для ребенка это выглядело так же гладко, как танец. Однажды он переломал всю мебель в гостиной и бил маму ножкой стола до потери сознания. Раз за разом она выгоняла его, но он возвращался всегда с одной и той же мантрой: «Это мой дом, моя дочь, и ты не можешь лишить меня их». Я пряталась под кроватью, когда они ссорились. Там он и нашел меня той ночью. – Выходи, Клэр, – сказал он. – Мама поранилась. Я должен идти. – Я сидела на кровати. – Дай маме отдохнуть, ладно? Маме нужно поспать, тогда она почувствует себя лучше. Утром ты сможешь одеться и пойти в школу? Если кто-нибудь спросит, не говори, что мама в постели. Просто скажи, что она в порядке. Ты сможешь это сделать? – Да, папа, – кивнула я. – Хорошая девочка. Я люблю тебя. Ты любишь меня? – Я тебя очень люблю, – ответила я. На суде мне предложили дать показания по видео или за ширмой, но я этого не хотела. Я хотела, чтобы отец увидел, как я рассказываю всем вслух то, что раньше держала в секрете. Судья сказал, что я один из самых смелых свидетелей, которых он когда-либо видел в зале суда. Он приговорил моего отца к пожизненному заключению за убийство. Я никогда не навещала отца в тюрьме, ни разу. 103 Катакомбы, Париж, ночь. Патрик говорит со мной спокойно, умиротворяюще. Патрик Ты делала это и раньше, Клэр. Тогда ты нажала на курок. Помнишь, как это было просто? Доверься мне. Это тоже будет легко. Я поворачиваюсь, я будто просто в сцене, которую мы репетируем. Прицеливаюсь. Стреляю. Я стреляю в Патрика. В монстра, которого люблю. 104 Я нажимаю на курок. Пистолет щелкает. Патрик вздыхает. – Когда я сказал, что доверяю тебе оружие… Я говорил метафорически. Он не был заряжен. Он берет из моей руки пистолет и заряжает его. Затем направляет на Розу, выхватывая нож из ее рук. Она отчаянно всхлипывает сквозь кляп, когда он привязывает веревку к обручу в стене. – Пойдем, – обращается он ко мне, игнорируя девушку. – Куда? – Понятия не имею. Никуда. Куда угодно. Я не хотел, чтобы это случилось, Клэр. Я хотел, чтобы ты сделала это, поняла меня, чтобы разделила мой мир. Мы возвращаемся в помещение с бассейном. Свечи, которые Патрик зажег раньше, теперь догорели, оплыли. Он достает из рюкзака бутылку. – Выпей, это заглушит боль. Я делаю большой глоток. Абсент. – И почитай мне, – тихо просит он. – Прочти вслух, как в первый раз. Я беру книгу, которую он протягивает, и ровным бесцветным голосом начинаю читать: Так много помню я, как живший сотни лет! На лице Патрика слезы. Я выпускаю книгу из рук, и остальное читаю по памяти: Пусть шкап большой хранит романсы, груды смет, Записки и стихи, судебные тетради, В любовных письмецах волос тяжелых пряди, — Все ж менее в нем тайн, чем мозг скрывает мой! Он обнимает меня за шею. – Константинополь, – говорю я. – Что? – хмурится Патрик. – Мое стоп-слово. Я говорила, что не помню его. Произнесение его означает просьбу прийти за мной. Сейчас. Константинополь. – Итак, Клэр? – недоверчиво говорит он. Что-то падает в комнате. Круглый металлический предмет. Краем глаза я вижу, как он катится по земле, ударяется о стену и останавливается. Долю секунды ничего не происходит. Затем взрыв белого света. Мгновение спустя раздается шум, удар такой силы, что сбивает нас обоих с ног. У меня звенит в ушах. Лучи прорезают заполненную дымом темноту – темные фигуры в черной униформе штурмуют пещеру со всех сторон. Одна из них опускается на колени рядом со мной и поднимает забрало. Командир спецназа Клэр! Клэр, вы в порядке? |