Онлайн книга «Кровавый путь»
|
– Отдадим их и назад? – спросил Рублев. – Если хочешь, можно зайти в магазин. – В какой магазин? У них что, есть магазин? – Конечно же есть! – А что нам надо? – Нам ничего не надо, – ответил Бурлаков. – Водки еще ящик, так что, неделю можно сидеть. – Ты же обещал, Гриша, сводить нас на медведя. – Вот вернемся и сходим, берлогу я уже нашел. – А чего не сказал об этом? – Некогда было. Я хотел все обстоятельно разведать, прикинуть что к чему. – Далеко от избушки? – Километров тридцать – тридцать пять. – И что, все по сопкам? – Можно по реке немного проплыть, а потом все равно придется идти. – Большой медведь? – спросил Комбат, никогда ранее не участвовавший в подобной охоте. – Думаю, что большой. – Ну, какой большой? – Такой, как Андрюша, если на него надеть тулуп овчиной наружу. Комбат расхохотался, представив себе Подберезского в вывороченном тулупе. – А он страшный? Кусается? – Кусается, кусается… Медведь, Иваныч, зверь опасный и шуток не любит. Все надо делать обстоятельно, прежде чем к нему в гости идти. – А ты ходил раньше на медведя? – Ходил. Еще пацаном с отцом ходил. А вот мой дед, – Гриша Бурлаков явно приободрился и оживился: все, что было связано с тайгой, с промыслом, охотой, его всегда возбуждало и рассказы из него сыпались, как орехи из порванного мешка. – Так вот, мой дед по матери трех медведей завалил. Это, правда, было еще до войны. Ух, и здоровый же был мужик! Правда, я его не видел, мать рассказывала. Сам был невысокий, широкоплечий, но медведя мог завалить. Только ему не повезло, медведь ему лапой лицо разодрал. – Как? – Ну, как раздирают лицо когтями… Ты что, Иваныч, представить этого не можешь? Почти все волосы содрал. Но дед изловчился и всадил ему нож в глотку. Я еще тот нож видел, мальчишкой с ним играл. Нож будь здоров, ручка из кости, лезвие каленое, сантиметров где-то пятьдесят. – И что с твоим дедом стало? – Ничего с ним не стало. Помер мой дед в пятьдесят третьем году, а дожил, слава богу, до семидесяти лет. – Да, мужики здесь здоровые. – Да нет, здесь не очень. Там, на Урале, покруче люди, а здесь народ мелкий. Больше из каторжников, еще с царских времен. Селились здесь, когда их на свободу отпускали, да и высланных много. Тоже оставались здесь. В общем, народ здесь не шибко крупный. На Урале – там покруче, есть такие мужики, что и тебя, Иваныч, завалят. – Нет, ты знаешь, Гриша, медведя твоего я боюсь и на охоту, наверное, не пойду. – Эй, Андрюха, слышишь, – рассмеялся Бурлаков, – Комбат от охоты отказывается, медведя испугался. – Это Комбат-то медведя испугался? Ты видел бы, Гриша, что он под Калининградом в затопленном заводе сделал! – А что он там сделал? Как он там оказался? – Это длинная история. Попроси Иваныча, пусть сам расскажет. – Иваныч, что там было? – Ничего там не было, слушай ты его. – Поверишь, Гриша, наш Комбат завалил огромную обезьяну. – Обезьяну? – изумлению Бурлакова не было предела. Его глаза выпучились, а рот растянулся в улыбке. – Серьезно, что ли, Иваныч, обезьяну убил? – Там не только обезьяна… В общем, было дело. – Что за обезьяна? – не унимался Бурлаков, время от времени поворачивая руль, направляя лодку по центру реки и стараясь не наткнуться на льдины, которые иногда появлялись прямо перед лодкой. – Орангутанг, огромный, ну, наверное, как твой медведь. – Орангутанг? – усомнился Бурлаков. – Орангутанг. Я на него взглянуть боялся, страшная скотина, – сказал Подберезский. – Потом фонарем посветили, Гриша, так у него лапы… Он твою руку сломал бы, Бурлак, как палочку от пионерского барабана. – Ни хрена себе! – изумился Бурлаков. – А чего ты мне об этом не рассказывал? – Иваныч просил никому не говорить, вот я и не рассказывал. – Тогда чего он медведя боится? Обезьяну уделал и с медведем, думаю, справится. – Хватит вам подкалывать! – добродушно пробурчал Рублев. – Разговорились черт знает о чем. Не боюсь я твоего медведя. – Ясное дело не боишься, просто цену себе, Иваныч, набиваешь. Думаю, ты медведя рогатиной смог бы завалить. – Ну, уж, Гриша, нет! Рогатиной, пожалуйста, сам вали. Только чтобы потом мишка тебе морду не разодрал, как твоему деду, царство ему небесное. – Разговоры какие-то у вас пошли, – связанные беглые заключенные странно поглядывали на этих троих мужчин, таких непохожих на всех тех, с кем им приходилось до этого сталкиваться. Военные, не военные, охотники, не охотники… – Слушайте, а вы что, служили вместе? – спросил Сема, взглянув на Бурлакова, как на самого разговорчивого. – Служили, служили. – И что, он у вас командиром был? – Был, есть и будет, – сказал Подберезский. – Правду я говорю, Иваныч? – Да пошел ты, Андрюха! Никакой теперь я вам не командир. Так, друг, если хочешь. – Конечно, хочу! Не дай бог, Иваныч, ты врагом станешь, такого человека, как ты, лучше за друга держать. – Эй, осторожно! – крикнул Комбат. И Бурлаков, и Подберезский, заговорившись, не заметили, как прямо перед лодкой, развернутая течением, всплыла большая льдина – толстая, серая, похожая на спину огромной глубоководной рыбы. Бурлаков резко повернул руль в сторону, лодка накренилась, едва не зачерпнув бортом холодную воду. Льдина со скрежетом ударила в борт. – Толкай! Толкай! – Комбат веслом уперся в льдину. Та медленно отошла, корма лодки поднялась, и Комбат, потеряв равновесие, рухнул в ледяную воду. – Стой, мать твою, стой, Гриша! – закричал Подберезский, наклоняясь к борту, пытаясь схватить Комбата. Тот вынырнул метрах в четырех, затряс головой. Корма лодки опустилась в воду, и льдина понеслась в сторону. – Стой! Стой, Гриша! Ты что, Бурлак, охренел? Комбата втащили в лодку. Он несколько раз выругался, а затем принялся стаскивать с себя мокрую одежду. – Давай к берегу, Гриша, обсушиться надо. – К берегу тут не пристанешь. Потерпи, Комбат, через километра три будет поворот, там костер разожжем, обсохнешь. А пока на, лови флягу, – Бурлаков бросил флягу в брезентовом чехле. Рублев на лету ее поймал, отвинтил пробку и сделал несколько глотков. А затем пригоршнями хватанул воду из реки, запил. |