Онлайн книга «Пирамида»
|
– Не дергайся, парень! У тебя мушка, как бадья в колодце, ходуном ходит. Жми – вот так! И далее ты чувствовал, как тебе долго жмут и мнут ягодицы. – Ну вот, что скажете, капитан? Капитан Уилмот подковылял на двух своих палках и пристально осмотрел машину. – По виду судя – с плотины сверзилась. Нет, ноги мои не примерзли к бетону. Они в него провалились. – Это у них называется – покататься, – сказал Генри. – Хулиганье. Я бы им показал – покататься. Открыл дверцу и заглянул. – Вот! Полюбуйтесь! Попятился и повернулся. В руке у него был золотой крестик на цепочке. – Ну? Чего-чего, а крестика мисс Долиш сроду не нашивала, ни в коем разе! Капитан Уилмот наклонился к руке Генри. – Ты уверен, Генри? Где-то я его видел... Генри поднял крестик к самым глазам. – Й. Хэ. Сэ [6] . И на другой стороне тоже чего-то есть. «Э. Б. Амор винсит омниа». Это еще чего? Капитан Уилмот повернулся ко мне: – Поди сюда, Оливер. Ты у нас грамотей. Внутри я весь похолодел от страха, снаружи весь горел от стыда. – По-моему, это значит – любовь побеждает все. – Э. Б. – сказал Генри. – Эви Бабакумб! Он поднял грустный карий взор на мое лицо и не опускал. – То-то я говорю – где-то видел, – сказал капитан Уилмот. – Рядом живет. Ходит ко мне уроки брать, понимаете? Письма, карточки, ну всякое такое. Она его под низ надевает, вот сюда. – Она раньше тут работала, – сказал Генри, все еще не сводя глаз с моего лица. – Пока к доктору не перешла. Тогда, значит, и потеряла. – Вообще-то, – сказал капитан Уилмот, – она его не всегда под низом носит, когда бусы не надевает, он у нее снаружи висит, вот тут. Ну, я пошел. И поковылял к своей коляске, больше не поминая ни команду, ни аккумулятор. Он нам улыбался, и улыбка стала зверской, когда он усаживался. Сложил обе палки, развернул коляску и засвистел прочь. Генри все смотрел мне в лицо. Меня, поднимаясь от пяток, неудержимо захлестывала краска. Вот прилила к плечам, ударила в руки, так что они взбухли на руле. Залила мне лицо, голову, даже волосы у меня горели. – Н-да, – сказал наконец Генри. – Эви Бабакумб. Двое перемазанных в бензине рабочих, возившихся с мотором грузовика, уставились на нас с улыбками, только что не такими зверскими, как у капитана. Будто у него глаза на затылке, Генри к ним обернулся. – Я вам деньги за что плачу? Чтоб вы весь день рты разиня стояли? Мне эти вентиля к полшестому нужны! Я вякнул: – Можешь ей сам передать. Или, хочешь, я... Генри повернулся ко мне. Я отлепил от руля одну руку, протянул. Он раскачивал крестик, как маятник, и внимательно меня разглядывал. – Вы ведь машину не водите, мастер Оливер? – Нет. Нет. Не вожу. Генри кивнул и уронил крестик в мою ладонь. – С приветом от фирмы. Отвернулся и опять сунул голову в машину. Ноги мои вновь обрели способность двигаться. Я повел прочь свой увечный велосипед, зажав в руке крестик. Когда я подходил к нашему флигелю, в голове стучало только: ух, пронесло. * * * Отведя велосипед, я прошел коридором в аптеку, где папа щурился у окна над микроскопом. – Генри, – сказал я, небрежно раскачивая крестик. – Генри Уильямс. Мисс Бабакумб забыла эту вещицу, когда работала у него в гараже. – Я подбросил и ловко поймал крестик. – Попросил, чтоб я ей отдал, – сказал я. – Ведь она сейчас в приемной, нет? Я только зайду... Я прошел коротеньким коридорчиком и открыл дверь. Эви сидела за конторкой, пытаясь рассмотреть правым глазом свой левый в круглом зеркальце. И увидела вместо него меня. – Олли! Ну зачем ты... – Здрасте. Я думал, ты обрадуешься. Изо всех сил изображая небрежность Роберта, я бросил крестик на конторку. Эви в него вцепилась с ликующим воплем: – Мой крестик! Она положила зеркальце и стала прилаживать на шее цепочку. Лицо ее стало торжественным. Она нагнула голову, причитала, как-то странно поводила одной рукой вокруг своих грудей. В нашей местной взвеси англиканства, протестантства и чистого безверия я никогда не видывал ничего подобного. Она глянула на меня и вдруг рассиялась с открытым ртом, подмигивая одним глазом. – Ну, Олли, ты даешь! – Как это? Она отпихнула стул, потом снова села, глянула на меня, тиская края конторки. Она меня разглядывала, будто в первый раз в жизни видит. – Эви... когда же мы с тобой... – Ишь шустрый какой, а? Сомнений быть не могло. Эви Бабакумб, красотка Эви, спелая ягодка, смотрела на меня с одобрением, даже с восторгом! Из глубин докторского дома хлынул голос: – Мисс Бабакумб! Она вскочила, откинула гриву, прошла в дверь кабинета. На пороге оглянулась. Хихикнула. – Он же у тебя всю дорогу был! * * * Я понес оскорбление с собой в аптеку. Папа все еще склонялся над микроскопом, поддевая предметное стекло испытанными крупными пальцами. Я беспрепятственно вышел и прошел во флигель, соображая, что мне теперь делать. Если сержант Бабакумб добьется ее показаний с помощью физического воздействия или как-то еще, он может и не разделить восторга дочери по поводу моей воображаемой роли. Дело не терпело отлагательства. Надо было ее увидеть, прежде чем она пойдет домой; но я не находил предлога, чтобы пройти в приемную. Зато из окна моей комнаты вкось просматривалось все до самой Площади и видны ступеньки соседнего дома Юэнов. Как только она выйдет, я снова спущусь и пройду в наш двор. Если мама будет на кухне, можно очень просто объяснить свои передвижения («пойду на велик взглянуть»). Во дворе я наберу скорость, перемахну через забор на Бакалейную, задами пробегу мимо Юэнов, священника и еще три двора до поворота на Бакалейный тупик, а там пройду назад между двором священника и церковью. Таким образом я выйду на Площадь с другой стороны и случайно наткнусь на Эви. Итак, я занял свою позицию и затаился за ситцевой занавеской. Ждать предстояло долго, но что мне еще оставалось? И вот, когда она уже должна была с минуты на минуту явиться, я услышал тяжкий державный шаг, приближавшийся к моему окну с другого направления. Сержант Бабакумб надвигался со стороны ратуши. Он не придерживался обычного своего маршрута – мимо адвокатской конторы Уэртуисля, Уэртуисля и Уэртуисля, эркера мисс Долиш и прочее. Он направлялся курсом, который неизбежно вел его прямо к нашей калитке. Нет, не из-за своих действий в течение последних двадцати четырех часов я пришел в ужас. Но из-за своих намерений. Ибо на лице сержанта под трехцветной треуголкой отображался такой пышущий, такой родительский гнев, что у меня захватило дух. Мясистые кулаки низко раскачивались при каждом шаге, металлические подковы выбивали искры из мостовой. И тут, будто она тоже подглядывала из окна, Эви выпорхнула из двери Юэнов. Она была в белой шелковой, завязанной под подбородком и хлопающей кончиками косынке. И конечно, в чулках. Она смеялась, улыбалась, обнимала себя за плечи, выворачивала икры и чуть вихляла задом. Подпорхнула к сержанту Бабакумбу, вплоть, посылая улыбку ему в лицо, почти вертикально вверх. |