Онлайн книга «Хапуга Мартин»
|
Он смотрел, как чайку проносит мимо Большого Утеса. Чайка чистила перышки и встряхивала крылья, будто утка в пруду. Он резко отвернулся и быстро спустился к Утесу. Водоросли, висевшие в воздухе, наполовину скрыло водой. Завтра. — Я уже устал. А ведь главное — не переусердствовать. Мидии определенно пришлись ему не по вкусу, и мысленно он вернулся к коробочкам с желе, висящим на ветках водорослей. Смутно он понимал — надо слушать желудок. А желудку не нравились мидии. Что касается анемонов, о них лучше и не вспоминать — внутри все сразу сжималось, и во рту появлялся отвратительный привкус. — Перестарался-таки. Разделся. Наверняка солнечный ожог. А ведь главное — не переусердствовать. Он всерьез напомнил себе: спасут его именно сегодня, пусть пока на это и непохоже. — Одеться. Он оделся, обошел вокруг Гнома, снова сел. — Хорошо бы вздремнуть. Но пока не стемнеет — нельзя. Вдруг наши подойдут к скалам, включат сирену — ведь если я не дам знать о себе — уйдут. На сегодня дело я себе нашел. Завтра закончу с водорослями. На горизонте пусто — наши дальше к югу. Или к северу — все равно не видно. Надо ждать. Он прислонился спиной к Гному и стал ждать. Но у времени нет конца — и то, что он принял сначала за цель, превратилось в серую, беспредельную безнадежность. Он порылся в памяти, пытаясь отыскать зацепку, но там не было тепла, попадались одни лишь бескровные рассудочные тени. Он бормотал: — Меня спасут. Меня спасут. Наконец прошло так много времени, что он позабыл, о чем думал вначале, и, задрав подбородок, увидел, как солнце садится в воду. Он тяжело поднялся, побрел к выбоине с водой и напился. Красное пятно у ближнего ее края выросло. Он это заметил. И отозвался: — Надо что-то делать с водой. Перед сном он оделся, а ноги обернул еще и серым свитером. Между скалой и ногами пролегла мягкая ткань, как ковер на плитах собора. Вдруг возникло странное чувство — его ноги, обутые в странные же, в нелепейшие опорки, фантастичные, без подошв, находятся где-то совсем в другом месте. Кроме всего прочего, и акустика здесь скверная — тяф, тяф, тяф, а потом тонкий жалобный вой из-за бочек винного погреба, и кто-то роняет слова, мерно, будто качает маятник. — Тебя плохо слышно, старик, никаких сосисок. Ну, разве что одну-две. Давай. Мне тебя все равно не слышно… — Еще раз? Может, помедленней? — Ради Бога, только не надо медленней. Да переворачивай. Все это для нынешней молодежи. Крис, погоди-ка. Слышь, Джордж, Крис остается… — Потерпи немного, старик. Все ведь это не для тебя, Крис, правда? — Я справлюсь, Джордж. — В другой роли он будет лучше смотреться, старик. А ты разве не видел список состава, Крис? Ты играешь две роли, но, конечно… — Элен ничего не сказала… — А какое Элен имеет к этому отношение? — Она ничего не сказала… — Старик, состав подбираю я. — Само собой, Пит, конечно. — Так что ты, старик, играешь две роли — ты Пастух, ты же — какой-нибудь Смертный Грех. Как думаешь, Джордж? Подойдет Крису роль Смертного Греха? — Конечно, старик, конечно. — А знаешь, что я обо всем этом думаю, а, Пит? После всего, что я для тебя сделал, просить меня… — Две роли, старик? У всех у нас по две роли. У меня тоже. К тому же, Крис, ты отлично подходишь на роль Смертного Греха. — Какого именно, Пит? — Выберешь сам, старик. Эй, Джордж! Как ты думаешь, лучше ведь, если наш старина Крис выберет Грех себе по вкусу? — Конечно, старик, ну конечно. — Сейчас, в часовне, Прю как раз работает с масками, сходи посмотри, Крис… — Но если мы не успеем к вечеру… — Давай, Крис. Спектакль состоится. Эй, Джордж? Не хочешь взглянуть, что выберет Крис? — Н-ну, да. Ей-Богу, да. Хочу, Пит. Хочу. А ты ступай, Крис, ступай. — Не знаю, я… — Ступай, Крис, я приду. — Если ступить на ковер, который лежит на плитах, появляется странное чувство, Джордж. Несмотря на пушистую роскошь, чувствуешь твердый пол. Вот они, Крис, все в ряд. Какую тебе? — Как скажешь, старик. — Как насчет Гордыни, Джордж? Ну, это ему можно играть и без маски. Немного стилизованный грим — и порядок, как ты считаешь? — Послушай, Пит, если я играю две роли, я не успею… — А Гнев, Джордж? — А Зависть, Пит? — Я бы попробовал сыграть Праздность, Пит. — Ну уж, только не Праздность. Может, спросим Элен, Крис? Я всегда прислушиваюсь к советам жены. — Спокойно, Пит. — А что ты скажешь о Прелюбодеянии? — Хватит, Пит! Прекрати. — Крис, старик, не сердись. Просто я размышляю вслух — вот и все. Леди и джентльмены, обратите внимание, отличная работа, полная гарантия, надежно в употреблении. Предложения есть? Спешите видеть — зауряднейший молодой человек с незаурядным профилем и кудрями. Спешите! Спешите!.. — Ты о ком это, Пит? — О ком? О тебе. О тебе, родной! Что скажешь, Джордж? — Конечно, старик, ну конечно. — Крис-Алчность. Алчность-Крис. Прошу любить и жаловать. — Только ради тебя, Пит. — Дай-ка я вас представлю друг другу получше. Вот этот размалеванный ублюдок гребет под себя все, на что только ему удается наложить лапу. И не жратву, Крис, нет — это было бы слишком просто. Ему нужна лучшая роль, лучшее кресло в театре, лучший заработок, лучшая афиша, самая лучшая женщина. Он родился на свет с раззявленным ртом, распахнутой ширинкой и с растопыренными руками — чтобы легче хапать. Космический тип мерзавца, который всегда умудрится и грош сэкономить, и чужой куличик сожрать. Так ведь, Джордж? — Пошли, Пит. Пошли, тебе надо прилечь. — Как ты думаешь, Мартин, по плечу тебе маска Алчности? — Пошли, Пит. Он ничего такого не хотел сказать, Крис. Просто — размышляет над образом. И что-то разволновался сверх меры… Э-эй, Пит! — Все. Да. Конечно. Все. — Неделю кишечник не работает. С неба слетали сумерки и чайки. Одна села на Гнома — серебряная голова покачнулась, так что чайка пустила белую струю и улетела, хлопая крыльями. Он вернулся в расселину, надул пояс, завязал ремешки и подложил пояс под голову. Руки сунул под мышки. Потом показалось, что голова, хоть и была в вязаном подшлемнике, осталась совсем беззащитной. Он выполз из своей щели и сходил к Красному Льву за зюйдвесткой. Потом опять принялся сосредоточенно втискиваться в расселину. |