Книга Кто боится смерти, страница 54 – Ннеди Окорафор

– Ты ее убила! – выкрикнул Фанта.

Глядя на тело Нууму, он разрыдался так, что мое тело, казалось, разобьется вдребезги. Дити, Бинта и Луйю помогли мне сесть.

– Я могла ее вылечить, – сказала я сквозь слезы, содрогаясь. – Я могла.

– Тогда почему не вылечила? – крикнул Фанта, выдирая свою руку у Мвиты.

– Я-то ладно, – рыдала я. – Плевать, что со мной потом стало бы. Какой цели мне еще служить? Я могла ее вылечить!

Виски пульсировали, в голову летели фантомные камни. Если бы не друзья, я валялась бы в грязи, как самая низкая из тварей, какой я себе самой казалась. Омерзительная, как серые жуки из Великой книги, несущие болезни и смерть детям тех, кто тяжко согрешил.

– Почему ты не вылечила? – снова спросил Фанта.

Он выбился из сил, и Мвита отпустил его. Он упал на безжизненное остывающее тело сестры.

– Она не… она мне не позволила, – прошептала я, потирая ушибленную грудь. – Мне надо было все равно исцелить ее, но она не позволила мне об этом думать. Она так решила. Вот и все.

Своими действиями я осквернила естественный порядок вещей, хотя теперь, спустя время, я понимаю, что это было к лучшему. Немедленным последствием для меня стала почти невыносимая пелена скорби. Я была готова царапать себя ногтями, выдавить себе глаза, убить себя. Я не переставая рыдала от стыда за свою мать, от отвращения к себе, от желания, чтобы мой кровный отец наконец стер с лица земли мое тело, память и дух. Когда это прошло, казалось, с меня сняли толстое черное вонючее покрывало.

Несколько минут мы просидели молча. Фанта плакал над сестрой, Мвита гладил его по плечу, я лежала без сил в пыли, а остальные глядели на нас. Потом Фанта медленно поднял голову и уставился на меня опухшими глазами.

– Ты – зло, – сказал он. – Пусть Ани проклянет все, что тебе дорого.

Он не просил нас уйти. И хотя мы этого не обсуждали, но решили остаться на ночь. Мвита и Фанази помогли Фанте занести тело в дом. Увидев, что ее позвоночник стал прямым, Фанта снова заплакал. Ей надо было всего лишь позволить мне отпустить ее. Она выжила бы. Я постаралась держаться подальше от Фанты. И отказалась войти в дом. Лучше уж посплю под звездами.

– Нет, – сказала я Луйю, которая тоже захотела спать снаружи. – Мне надо побыть одной.

Бинта и Дити приготовили много еды, а Луйю вымела весь дом. Мвита и Фанази остались с Фантой, боясь, что он может что-нибудь выкинуть. Я слышала, что Мвита учит их петь. Не уверена, что слышала голос Фанты, но, чтобы песнопения на тебя подействовали, самому петь не обязательно. Я расстелила циновку под засохшей пальмой. В ее кроне гнездились два голубя. Они уставились на меня сверху вниз оранжевыми глазами, когда я посветила вверх своей ладонью. В обычном состоянии меня это позабавило бы. Я перетащила циновку. Не хватало еще ночной бомбежки птичьим пометом. Все тело болело, головная боль вернулась. Болело хотя и не в полную силу, но вполне достаточно для того, чтобы направить мои мысли на запад. Во что я превращусь к тому времени, когда мы туда дойдем? За одну ночь я пощадила мужчин, пытавшихся меня изнасиловать, и отняла жизнь у дочери Ады.

– Иногда хороший должен умереть, а плохой выжить, – учил меня Аро.

Тогда я презрительно фыркнула и сказала:

– Через мой труп.

Я схватилась за виски – в голову врезался особенно тяжелый фантомный камень. Я почти что услышала, как хрустнул череп. Я поморщилась. Хруст мне не послышался. Сандалии по песку. Я обернулась. Рядом стоял Фанта. Я вскочила, готовая драться. Он сел на циновку.

– Сядь, – сказал он.

– Нет. Мвита?! – позвала я громко.

– Они знают, что я здесь.

Я посмотрела на дом. В одном из верхних окон был виден Мвита. Я села рядом с Фантой.

– Я сказала правду, – нарушила я наконец его тягостное молчание.

Он кивнул, зачерпнув горсть песка и просеивая его сквозь пальцы. Где-то поблизости раздалось громкое шипение водоуловителя. Фанта с досадой щелкнул языком:

– Этот человек… Люди на него жалуются, но он совершенно никого не уважает. Непонятно, зачем ему вода в такое время.

– Может быть, ему нравится привлекать внимание.

– Может быть.

Мы смотрели, как тонкий белый столб вырастает до неба.

– Тут холодно, – сказал он. – Почему ты не заходишь в дом?

– Потому что ты меня ненавидишь.

– Как она тебя попросила?

– Взяла и попросила. Нет, не просила. Просьба предполагает выбор.

Он сжал губы, зачерпнул еще горсть песка и швырнул его.

– Однажды она мне сказала. Несколько месяцев назад, после того как оказалась прикована к постели. Сказала, что готова к смерти. Думала, мне от этого станет лучше, – он помолчал. – Сказала, что ее тело…

– Заставляет страдать ее дух, – закончила я.

Он поднял взгляд на меня.

– Она тебе так сказала?

– Я как будто была у нее в голове. Ей не нужно было ничего мне говорить. Ей казалось, что я не смогу ее вылечить. Она хотела сбежать из тела.

– Я… я был… Онье, прости меня… За то, что я сказал, сделал.

Он подтянул колени к груди. Он смотрел в землю. Его трясло, он пытался удержать горе в себе.

– Не надо, – сказала я. – Выпусти его.

Пока он рыдал, я обнимала его. Когда он снова смог говорить, он был бездыханным, как его сестра.

– Мои родители умерли. У нас нет близких родственников, – он вздохнул. – Я теперь один.

Он посмотрел в небо. Я вспомнила, как зеленый дух Нууму радостно унесся в небо.

– Почему вы оба неженаты? Вы что, не хотели детей?

– Близнецам не положено жить нормальной жизнью.

«Кем не положено?» – сердито подумала я. Традицией. Как же наши традиции ограничивают и загоняют в угол тех из нас, кто не соответствует норме.

– Ты не… ты не один, – выпалила я. – Мы узнали тебя, как только увидели. Мы узнали твое лицо. И лицо твоей сестры.

– Да? Как это так? – спросил он, хмуря лоб.

– Мы знаем твою мать.

– Вы с ней были знакомы? Вы здесь уже были, давно? Я не…

– Слушай, – я сделал глубокий вдох. – Мы знаем твою мать. Она жива.

Фанта покачал головой:

– Нет, она умерла. Ее укусила змея.

– Твоя мать на самом деле была твоей внучатой теткой.

– Что! Но это… – он осекся и нахмурился, после долгого молчания сказал: – Нууму знала. В стене комнаты, где мы жили детьми, была маленькая щелка. Однажды мы нашли там свернутый рисунок, портрет женщины. На обороте было написано: «Моим сыну и дочери, с любовью». Подпись мы не разобрали. Нам было по восемь. Мне было все равно, но Нууму решила, что это что-то значит. Она не показала рисунок нашим родителям. Ни мать, ни отец не были художниками. С этого рисунка начался интерес Нууму к рисованию. Она была очень талантлива. За ее работы платили большие деньги…