Книга Фосс, страница 10 – Патрик Уайт

— Гарри, я попрошу тебя передать это письмо — нет, не сейчас, подождет до утра — мистеру О’Халлорану, седельнику с Джордж-стрит, — сказал Фосс.

Откуда бедняге знать? Впрочем, немец предпочитал не обращать на чужие слабости внимания, если только из этого нельзя извлечь какую-нибудь выгоду.

— Думаю, тебе будет приятно услышать, что я получил хорошее известие, — объявил Фосс.

Он заговорил нарочито живо, видимо, переняв эту манеру вместе с чуждым ему языком у какой-нибудь пожилой англичанки, которая обращалась подобным образом к мужчинам. Мальчик смутился еще больше, потому что немцу эта манера не шла.

В глазах Гарри Робартса появилось отчаяние: он вообще перестал что-либо понимать. Ему очень захотелось прикоснуться к своему благодетелю. Раз или два он уже дотрагивался до Фосса, и это сошло ему с рук.

— Поверить не могу, что проклятая экспедиция все-таки состоится, — проворчал Лемезурье.

Открывшись, он сделался безразличен ко всему и держался с нарочитой дерзостью, вытянув далеко вперед свои длинные ноги.

— Не пройдет и двух недель, как мы поднимемся на борт «Морского ястреба», — объявил Фосс. — Нас будет пятеро. Мы отплывем в Ньюкасл, уже с основными припасами. Оттуда мы направимся в Рейн-Тауэрс, владения мистера Сандерсона.

Для чтения и письма немец надевал скромные, но изящные очки.

— Пятеро? — переспросил Лемезурье, немного заинтересовавшись. — Мы трое, еще Пэлфримен, само собой. Ах да, я позабыл про Тернера.

— Тернер скоро придет, полагаю.

— И мы поедем на лошадях, как вы обещали? — спросил Гарри Робартс.

— Или на мулах, — сказал Фосс.

— Или на мулах.

— Думаю, мы поедем верхом на лошадях, а поклажу повезут мулы. Разумеется, все зависит от мистера Сандерсона и мистера Бойла из Джилдры.

Хотя так поступают многие, это не имело никакого значения, поскольку вещи материальные для Фосса не стоили ничего. Посему Фосс часто обманывал своих друзей. В темной комнате юноша и мальчик продолжали ждать от него моральной поддержки. Вместо этого он обратился к жизнерадостным фразам, которые ему не принадлежали. Бледные щеки Фосса раскраснелись, словно для маскировки. В конце концов, он поведет их, решил немец, и таким образом оправдается. Легко сказать, трудно сделать. Вдохновение снисходит внезапно и облекает обстоятельства в соответствующую форму, оно не хранится в бочонке как солонина, чтобы доставать по куску. Отражаясь в туманном зеркале темнеющей комнаты, Фосс ничуть не удивился тому, как значительно выглядит на общем фоне. Он мог бы с легкостью позабыть про своих двух адептов. Они были совершенно разными людьми, и объединяло их лишь то, что оба отчаянно в нем нуждались.

Тем временем по лестнице с кряхтеньем поднялась пожилая экономка Топпа и принесла жильцу ужин — сладкое мясо и бокал вина, изрядно отдававшего пробкой.

— Что же вы впотьмах сидите! — посетовала миссис Томпсон тоном, который приберегала для детей и для лиц противоположного пола.

Она зажгла пару свечей и поставила их на колченогий столик кедрового дерева, где немец пристроил свой поднос. Скоро комната купалась в свете.

Фосс ужинал. Ему даже в голову не пришло поделиться едой со своими двумя нахлебниками. В сиянии свечей он казался им недосягаемым, и они разглядывали немца без всякого стыда, наблюдая, как крошки падают у него изо рта.

— Вкусно? — спросила миссис Томпсон, расцветавшая от похвалы своих джентльменов.

— Превосходно, — не задумываясь ответил немец.

К еде он относился спокойно. Чем быстрее, тем лучше. Однако ответом расположил к себе экономку.

«В самом деле, он просто жадная свинья, — подумал Лемезурье. — Немецкая свинья!» И сам себе удивился.

— Кушайте медленнее, — заметила экономка. — Одна леди мне рассказала, что пищу следует пережевывать тридцать семь раз.

«До чего красивый мужчина!» — подумала она.

— Вам надо набираться сил.

Лицо худое, на лбу вены выступают. Миссис Томпсон вспомнила больных, за которыми ухаживала, особенно мужа, угасшего от чахотки вскоре после прибытия на эти берега, и вздохнула.

Вошел Топп с бутылкой вина и бокалами, поскольку знал, что Фосс ничего им не предложит. Учитель музыки его не винил. Великим мужам не пристало размениваться по мелочам, а если немец и не был великим, домовладельцу нравилось считать его таковым. Однажды Топп сочинил сонату для фортепьяно и скрипки. Впрочем, он не осмеливался заявлять на нее свои права, и если ему случалось давать ее ученикам, говорил: «Сейчас мы сыграем одну вещицу».

К его обычной скромности сегодня примешивалась хандра.

— После жаркого дня, — заметил Топп, — южные ветра пробирают до костей.

Миссис Томпсон собралась всласть порассуждать о климатических недостатках колонии, и тут ее окликнула с улицы знакомая леди.

— Не один ветер, так другой. Боже мой, это просто ужасно! В безветренную погоду тоже все не ладится. Прямо-таки страна контрастов! — Вот и все, что она успела сказать.

Фосс откинулся на спинку стула и ковырялся в зубах. Еще он рыгнул, словно был наедине со своими мыслями.

— Мне редко доводилось встречать здесь человека, который не был бы убежден, что эта страна его уничтожит, — заметил Фосс. — Вместо того чтобы самому превратить ее в то, что ему угодно.

— Эта страна не для меня, — объявил Топп, разливая вино по бокалам. — И вообще, я попал сюда по несчастливой случайности.

Он так разволновался, что пролил вино.

— И не моя, откровенно говоря, — сказал Лемезурье. — Я не могу думать о ней иначе как о дурной шутке.

— Я приехал сюда из-за преданности идеалам, — признался Топп, озабоченный лишь собственным положением, — и ложного убеждения, что смогу привить дикарям чувство прекрасного. А здесь даже аристократия или то, что по местным меркам считается ею, набивает животы бараниной до полного отупения.

— По-моему, с этой страной все в порядке, — осмелился возразить Гарри Робартс, — разве набитый живот — плохо? Я ни разу не голодал с тех пор, как сошел на берег, и очень рад!

На этом его мужество иссякло, и он выпил свое вино залпом.

— Гарри всем доволен, — заметил Лемезурье, — потому что у него на первом месте живот.

— Еще как доволен, — буркнул мальчик.

Когда-нибудь он найдет в себе силы убить этого человека.

— Я тоже, Гарри, — сказал Фосс. — Я осмеливаюсь называть Австралию своей страной, хоть я и иностранец, — добавил он для остальных, потому что людям присуще вставать на защиту того, от чего они отрекаются. — И пока знаю о ней слишком мало.

Как бы он ни презирал смирение, сейчас оно было довольно уместно.

— Добро пожаловать, — вздохнул Топп, хотя выпитое вино уже привело его в прекрасное расположение духа.