Книга Во власти незнакомца, страница 32 – Полина Рей, Тати Блэк

Он отступил. Не навсегда – на время. Было то, что ему следовало сделать прежде, чем ещё раз попытаться выпросить у Леси прощения.

***

Он поверил той, которая её оболгала! Сам вынес Лесе приговор, сам же его и исполнил, даже не задумываясь о том, чтобы всё проверить, чтобы выслушать все стороны.

Но какое сейчас это имело значение? Всё уже случилось и решение было принято. Что бы ни сделал Артур, она будет не в силах его простить. Как бы ни любила. По крайней мере, в ближайшее время, а дальше Леся не загадывала.

Для Олеси он всё ещё был Джеком – её таинственным незнакомцем, которому она доверилась. Смириться с мыслью, что это и был Шервинский, не получалось до сих пор, хоть в прикосновениях Артура она и узнавала Чёрного Джека. Хоть и знала, что это один и тот же человек.

Когда он ушёл, совершенно глупым, пусть и кратковременным желанием стала потребность окликнуть его. Остановить. Что Олеся бы тогда сказала Джеку, она не знала, но сейчас, когда Артура рядом больше не было, чувствовала себя опустошённой.

Она вернулась обратно и плотно заперла за собой дверь. Ей нужно было время на то, чтобы принять решение – оставаться или пытаться сбежать, заранее зная, что убежать от себя не получится.

Почти все средства, которые удалось заработать и скопить, решено было потратить на месяц отдыха для отца и Любы. Наверное, совершенно неправильно было нарушать их покой, в который она могла внести лишь сумбур, но Леся не нашла ничего лучшего, чем отправиться к родным людям.

Они сняли домик у моря. Здесь был чистый воздух, рядом – фруктовый рынок, куда папа с Любашей постоянно ходили за покупками, здесь было тихо и спокойно.

Отец встретил Олесю так, как будто только и делал, что ждал её приезда. Сестрёнка тоже обрадовалась – с её лица не сходила счастливая улыбка. И Леся, несмотря на тревоги, что так и жили в её душе, почувствовала себя дома.

– Может быть, мне снова удастся устроиться учителем, – сообщила она отцу то, в чём сама была совершенно не уверена. Она понимала, что причиной отказов на всех рабочих местах, куда она пыталась отправить своё резюме, был Артур Шервинский. И вот теперь, когда между ними всё стало ясно, самое меньшее, что он мог сделать – снять все препятствия для того, чтобы она могла найти себе приличное место. Ей вообще хотелось целиком и полностью сосредоточиться на работе, да и в этом была необходимость.

– Хорошо, – кивнул папа, выставляя на столик на террасе два бокала и бутылку домашнего вина. – Любаша спит, может, посидим?

Олеся посмотрела на отца удивлённо, но быстро совладала с собой и улыбнулась.

– Какие у вас замашки! Я категорически за!

Она устроилась за столом, подперла кулаком подбородок. Папа здесь стал совсем другим – спокойным, что ли. Как будто не было у него за плечами того, что он пережил. И в сравнении с этим собственные проблемы показались такой глупостью…

– За нас, – поднял он тост, когда разлил вино в бокалы.

– За нас! – Олеся отпила глоток терпкого, но безумно вкусного вина. Оторвала от грозди виноградинку и положила в рот.

Отец ни о чём её не расспрашивал, но это было привычным. Он никогда не лез в то, куда люди сами не желали его впускать, и за это Леся была ему благодарна.

– У тебя ведь всё хорошо? – уточнил он через время, когда они просидели с бокалами, глядя на закат над морем.

– Да, всё хорошо, – зачем-то соврала Леся. Хотя, она знала, зачем. Не желала перекладывать на плечи отца то, что относилось только к ней.

– Вот и славно, – качнул он головой и устремил взгляд на море.

И она сама посмотрела на бескрайнюю гладь, от одного вида которой на душе начинало царить спокойствие.

– Олесь, – мягко позвал её отец по прошествии нескольких минут, проведённых в молчании.

– Да?

– Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Она тоже очень хотела быть счастливой, но как-то не получалось. А уж после того, что она пережила за последнее время, вообще не знала, когда сможет оправиться. Но говорить об этом папе она не собиралась.

– Я счастлива, пап, – соврала она. – Я с вами и я счастлива.

Отец нахмурился, но говорить ничего не стал. Только снова отпил глоток вина и качнул головой.

Через несколько дней Леся отправилась гулять с Любашей вдоль берега. Сестре обычно нравилось такое времяпрепровождение. Она с удовольствием и радостным смехом наблюдала за тем, как чайки кружились над волнами, а после бросались на воду, но во время этой прогулки была какой-то смурной.

– Ты соскучилась по дому, что ли? М?

Олеся понимала, что Люба ей не ответит, но и не говорить с сестрой не могла. Это создавало иллюзию того, что между ними есть не только молчаливое общение.

– Вот увидишь, мы скоро уже поедем обратно, а пока… пока давай наслаждаться тем, что у нас есть. Да и папе тут очень нравится. Видела, какой он стал? Отдохнувший и как будто помо…

Леся не договорила, когда поняла, что что-то не так. Голова сестры сначала безжизненно повисла, а потом откинулась назад. Ладони, сцепленные в кулаки, были прижаты к груди, а сама Любаша… боже… Это что – были судороги? У неё и раньше было подобное, но тогда Любу просто беспокоили боли в ножках, а теперь… теперь это был настоящий ад на земле.

– Люба! Любаша! – Леся не нашла ничего лучшего, чем встряхнуть сестрёнку. Что делать в этом случае, она не знала, но страх не давал ей мыслить здраво. Она быстро развернула кресло сестры и почти бегом устремилась к дому, где первым делом они с отцом вызвали скорую помощь.

Приступ прошёл, и пока врачи осматривали малышку, Леся расхаживала туда-обратно по террасе, не видя кругом себя ровным счётом ничего. Она знала, что такие симптомы оставлять без внимания было нельзя. Но у них с отцом не было нужных средств для того, чтобы обеспечить Любе нужные обследования, уход и лекарства.

Олеся сжала мобильный телефон, размышляя о том, включить ли его и нарушить ли ту тишину, в которой она пребывала всё это время. Хотя, какая к чёрту, тишина, когда речь шла о здоровье её сестры?

Всё же решившись, она включила телефон и сделала то единственное, что сейчас казалось верным – набрала номер телефона Артура Шервинского.

Решение найти Анну Николаевну было сиюминутным и спонтанным. Граничащим с потребностью сделать хоть что-то в ситуации, в которой уже не знал, как быть. С потребностью наказать эту женщину за то, какие последствия вызвала одна ее ложь.

Хотя винить Артур Шервинский мог только сам себя. И понимал это.

Это он поверил первому же слову незнакомого ему прежде человека. Это он позволил себе вынести и исполнить приговор относительно той, которая была ни в чем перед ним не виновата. Казнить, даже не разобравшись до конца в случившемся.

Нет, он не собирался мстить ещё одной женщине. Он просто хотел посмотреть ей в глаза и спросить: «зачем?». Хотя ответ на этот вопрос лежал на поверхности. Но оставить так просто эту ложь он тоже не мог.