Онлайн книга «Под давлением»
Гарсия замолк. – Попробуй заснуть, – сказал Спарроу. Гарсия лишь фыркнул: – Джонни, что там показывает твоя стрелочка? Тот поглядел на капитана. Тот разрешающе кивнул. – Возможность смертельного исхода, – сказал Рэмси. – Возможность смертельного исхода, – повторил Гарсия. – Но уровень радиации в крови снижается. – Хочешь, мы закатим тебе сейчас повышенную дозу дефосфатов и декальциатов? – спросил Спарроу. Гарсия поглядел на него с иронией. – Хотите подольше потянуть эту глупую битву? – он усмехнулся. – Если хотите колоть, валяйте. Только лучше морфий, шкип. Дадите? – Его усмешка превратилась в ухмылку черепа. – Зачем вам возиться со мной? Спарроу вздрогнул, потом сделал глубокий вдох. – Для него это единственный шанс, – сказал Рэмси. – Если только можно назвать это шансом. – Ладно, – сказал Спарроу. Он подошел к шкафчику с лекарствами, отобрал шприцы и вернулся. – Морфий, – напомнил ему Рэмси. Спарроу поднял ампулу, показывая ему. – Спасибо вам за все, капитан, – сказал Гарсия. – Одна просьба: вы не присмотрите за Беа и ребятишками? Спарроу быстро кивнул, наклонился и сделал уколы: один, два, три. Они следили за тем, как действует наркотик. – В машине еще осталось восемь перемен крови, – сказал Рэмси. – Установи максимальную скорость прохождения. Рэмси отрегулировал вентиль. – А теперь, Джонни, я хочу услышать всю эту историю от тебя самого, – сказал Спарроу, не отрывая взгляда от Гарсии. – В принципе, вам все уже известно. – Я хочу знать все детали. Рэмси подумал: «Выдерживать роль в стиле „плаща и шпаги“ было бы смешно. Спарроу вычислил меня уже давно, скорее всего, виной тому Гарсия. Я же метался вслепую, не сознавая этого. Или сознавая?» К нему вернулось непонятное чувство опасности. – Ну? – настаивал Спарроу. Чтобы собраться с мыслями, Рэмси спросил: – Насколько подробно? – Начни с самого начала. Рэмси внутренне скрестил пальцы и подумал: «Вот он – кризис. Если Спарроу и вправду психически ненормален, он сорвется. Но рискнуть надо. Я не знаю, как много ему известно. Проколоться нельзя». – Начинай немедленно, – настаивал Спарроу. – Это приказ. Рэмси тяжело вздохнул и начал от звонка доктора Оберхаузена и совещания у адмирала Белланда в первом отделе службы Безопасности. – А эта телеметрическая аппаратура? – спросил Спарроу. – Что же она рассказала обо мне? – Что вы как бы часть подлодки. Вы реагируете не как человек, а будто один из механизмов или приборов. – Так я машина? – Если хотите – да! – А ты полностью доверяешь своей черной коробочке? – Выделения желез не умеют лгать. – Надеюсь, что это так. Но вот интерпретация может быть ошибочной. Не думаю, что ты правильно отградуировал ее, когда мы находились на глубине. – Что вы хотите этим сказать? – Ты помнишь тот день, когда чуть не сошел с ума у себя в мастерской? Рэмси вспомнил свои страхи, невозможность даже шевельнуться, успокаивающее влияние Спарроу. Он кивнул. – Как бы ты назвал это состояние? – Временный нервный срыв. – Временный? Рэмси удивленно поглядел на Спарроу. – А что общего здесь с нашей проблемой? – Мог бы ты сказать, что твое поведение на борту «Рэма» всегда было разумным? Рэмси почувствовал, как горячая кровь прилила к лицу. – Капитан, а какая машина вы сейчас? – Счетная, – ответил тот. – А сейчас послушай меня, слушай внимательно. Здесь, на подводных буксировщиках, мы, как человеческие существа, обязаны приспосабливаться к огромному психическому давлению, при том оставаясь дееспособными. Мы уже адаптировались. Одни в большей степени, другие в меньшей. Одни – по-своему, другие – как-то иначе. Но каким бы ни был способ адаптации, всегда остается одна проблема: с точки зрения людей, живущих давлением, наша адаптация не выглядит как нормальное поведение. – Как вы знаете об этом? – Уж знаю. Как ты сам наблюдал, моя личная адаптация машиноподобна. Рассматривая это в свете обычной человеческой нормальности, вы, психологи, даже придумали для подобной адаптации свой термин. – Расщепление психики, шизофрения. – Вот я и расщепил свою жизнь с точки зрения психики, – сказал Спарроу. – Во мне есть какая-то часть, можешь назвать ее цепью, схемой, которая поддерживает меня здесь, на глубине. Эта часть во мне верит в потусторонний мир, потому что он в ней имеется… Рэмси напрягся. – Но что не дает мне права всегда быть таким; таким, каким, я бываю здесь? – спросил Спарроу. Он потер длинными пальцами свою щеку. – Мне хотелось знать, почему я делаю, поступаю так, а не иначе. Поэтому я стал себя изучать, анализировать, рассчитывать поведение в каждом случае, который только мог представить. Я был совершенно безжалостен к самому себе. Он замолчал. Заинтригованный его словами, Рэмси спросил: – И? – Я понял, что я псих, – ответил Спарроу. – Но мое безумие проявляется так, чтобы наилучшим образом приспособиться к своему миру. Это приводит к тому, что мир делается «психованным», а я нормальным. Не психически здоровым, не здравомыслящим. Нормальным. Приспособленным. – Так вы говорите, что мир шизоиден, расщеплен, фрагментарен? – А разве это не так? – спросил Спарроу. – Где в нем не разрушенные полностью коммуникативные связи? Покажи мне полнейшую социальную интеграцию. Он медленно покачал головой в жесте отрицания. – Все это давление, Джонни. Рэмси на мгновение отвлекся, чтобы поглядеть, как идет кровообмен в теле Гарсии. Он посмотрел на инженера, лежащего под действием наркотика. Лицо у того расслабилось, стало спокойным и миролюбивым. На какое-то время для него давление исчезло. – Мы расцениваем психическое здоровье, как нечто утопическое, – продолжил Спарроу. – Ничто не давит. Ничто не мешает твоему выживанию. Вот почему мы испытываем мечтательную ностальгию по старым добрым Южным морям. Минимум усилий для выживания. – Он снова покачал головой. – Каким бы ни было давление, какой бы ни была адаптация к нему, вашей наукой она всегда определяется как нездоровая. Иногда я думаю, что в этом лежит истинное объяснение евангельской фразы: «Дети наследуют им». Как правило, у детей нет комплексов давления и выживания. Ergo: они более здоровы психически, чем взрослые. |