Книга Соловушка НКВД, страница 52 – Юрий Мишаткин

1

Сразу же после полуночи в номер отеля «Пакс» требовательно постучали.

— Кого принесло так поздно? — Плевицкая привстала, сонно уставилась на дверь спальни.

— Быть может, срочная депеша, — предположил Скоблин. Накинул халат и вышел в прихожую, бурча под нос, что с депешей могли повременить до утра. Распахнул дверь и в царящем в гостиничном коридоре полумраке узнал контр-адмирала Кедрова.

— Прошу извинить, что нарушил сон, но крайне важное дело требует вашего немедленного присутствия в штабе. — Сейчас? — удивился Скоблин. — Именно. Просили поторопиться. — Чем вызвана спешка? Неужели не могли отложить до утра? — Пропал генерал Миллер.

— Евгений Карлович? — с удивлением, даже ужасом, переспросил Скоблин. — Как пропал? Нет ни дома, ни в штабе? Не исключено, что просто где-то задержался… Не хочется думать о худшем, но на ум невольно приходит подобное происшествие с Кутеповым. Не могу сказать ничего плохого о Евгении Карловиче, но, как любой мужчина, он мог уйти на тайное свидание.

— Адюльтер исключен. Господин генерал не безусый юнкеришка. Вы лучше других знаете, что начальник отличный семьянин и очень пунктуален, не опаздывает даже на пару минут.

— Поставили в известность полицию?

— С этим решили повременить. Ограничимся собственными силами, в частности, хорошо зарекомендовавшей себя внутренней разведкой.

— Я полный профан в сыскном деле.

Скоблин размышлял: «Могли видеть меня днем с Миллером? Случайный прохожий? Но он мог ошибиться. Имею железное алиби: передав начальника с рук на руки чекистам, поспешил в модный магазин «Каролина» на улице Гюго, где Надя выбирала наряды, — успокоил себя Николай Владимирович. — В салоне меня, без сомнения, запомнили: не каждый супруг участвует в выборе женских тряпок. Видели и на перроне вокзала, когда провожали мадам Корнилову-Шаперон, или на чаепитии галлиполлийской сходки, где изрядно помозолил глаза… Когда отвез Надю в отель, с полковником Трошкиным и капитаном Григулем посетил мадам Миллер, чтобы поблагодарить за участие в банкете корниловцев: генеральша, конечно, не забыла о визите… Стоит ли оправдываться? Посчитают, что виноват. Буду твердить, что был не последним, кто виделся с Миллером».

— Я встречался с господином Миллером не минувшим днем, а во вторник, в штабе, — мягко сказал Скоблин.

— Вы запамятовали, — не согласился Кедров. — Встреча была именно вчера, точнее, в 12.00 на перекрестке улиц Жасмен и Раффо.

— Откуда такая точность?

Кедров выдержал паузу, точно решал: сообщать источник информации или умолчать о нем? И решил не скрывать.

— О встрече с Евгением Карловичем в среду в полдень на названном пересечении улиц сообщил сам Миллер. Соизволил оставить записку, где указал куда, когда и с кем идет. Попросил вскрыть конверт в случае невозвращения, что и выполнили, к сожалению, слишком поздно.

— Что еще в записке?

— Что встречается с вами и идет на рандеву с господами из германского посольства.

Подобного Скоблин не ожидал, это был удар, и на него следовало ответить ударом.

— Записка написана Миллером? Может, фальшивка?

— Миллером, и оставлена адъютанту. Евгений Карлович имел подозрение, что заманивают в ловушку.

Кедров ждал новых вопросов, но Скоблин какое-то время не мог собраться с мыслями и с поспешностью обдумывал линию поведения.

«Надо наступать и ни в коем случае не отступать ни на шаг! Надо не оправдываться, а обвинять недругов в гнусной клевете, наговоре! Необходимо сохранить репутацию, тогда сохраню жизнь!.. Контролировать каждое произнесенное слово!..»

Пауза затягивалась.

— Считаете записку подлинной?

— Весь штаб и вы в том числе знакомы с почерком генерала.

— Но можно подделать любой почерк.

— Генерал писал в присутствии начальника канцелярии Кусонского.

— Отчего пришли ко мне, подняли с постели, а не информировали полицию?

— Решено не выносить сор из избы.

— Какая мне уготована роль — подозреваемого?

— Свидетеля, — поправил Кедров. — Вас никто ни в чем не обвиняет. По моему мнению, враги подставили вас, и только вы можете пролить свет на ситуацию.

Скоблин слушал и не слышал, смотрел на Кедрова и не видел его.

Полумрак в коридоре не позволил Кедрову увидеть, как побледнел Скоблин, как заострились черты его лица.

«Необходимо перестать паниковать, взять себя в руки! — приказал Николай Владимирович. — Складывается паршиво, от Миллера ждал многого, но не прыти с запиской. Это серьезная улика. Настаивать на чекистской провокации, на желании врагов опорочить меня, убрать с политической арены?..»

Несмотря на прерванный сон, мысли выстраивались в логический ряд. Скоблин ставил вопросы, отвечал на них и пришел к неутешительному выводу: случилось то, чего опасался.

«Обвинение подкреплено запиской — неоспоримым фактом моей встречи с начальником. Жертва покушения дала против меня показания! Если станут дальше тянуть за веревочку, вытянут мое многолетнее сотрудничество с советской разведкой, и не только мое, но и Надино! Начнут допрашивать с применением пыток — в дознании собаку съели, могу не выдержать, сломаться, то же самое ждет Надю. Суда не будет — расправятся за предательство без устройства процесса…»

Он чувствовал себя точно под дулом пистолета или бильярдным шаром, загнанным сильным и точным ударом кия в лузу. Если прежде в боях, на передовой не испытывал страха, удивлял смелостью, хладнокровием, даже молодецкой удалью, то сейчас по телу пробежал неприятный, неведомый раньше холодок с дрожью, ноги стали ватными, во рту пересохло, в висках застучало…

«Поставлен к стенке! Отступать поздно и некуда! Но нельзя терять надежду на спасение, надо бороться до последнего вздоха! Долой отчаяние! Еще ничего не потеряно, я не арестован, не судим, не приговорен!..»

Первое, что пришло на ум, — избавиться от адмирала, вернуться в номер, взять револьвер и по пути в штаб, воспользовавшись глубокой ночью, безлюдьем на улице, застрелить Кедрова. Тут же отбросил такое решение: «Чушь, глупость! В штабе знают, где Кедров, сами послали его ко мне и, не дождавшись, устроят широкомасштабные поиски — будет ясно, кто убил!»