Онлайн книга «Улики против улик»
|
Второй допрос сестры-хозяйки Маргариты Зуевой — Может ли кто-то ночью проникнуть в дом незаметно для вас? — В общем… это возможно… совсем не обязательно мне всех видеть. Васька, например. — Какой ещё Васька? — Василий, работник, бомж или бич, как там правильнее. Алкаш, одним словом, но добрый малый. Он у нас как бы и за слесаря, и за грузчика. За еду помогает сторожам по хозяйству, за деньги — трудится на соседних дачах, у него свой ключ для входа в здание, низом с речки, через спортзал, эта дверь на ночь запирается. Тихий мужик, слабый, ходит — травинка не шелохнётся. А с реки, должно быть, всё здание видно как на взгорке… — Что ж вы раньше-то про него не сказали. А где он живёт? — А нигде толком не живёт, разве что в вагончике заброшенном ночует с Володькой, сторожем, собутыльник его, беженец из Молдавии, тоже почти бомж, пьянь безбожная, а вагончик им от строителей остался, сразу за территорией пансионата, ближе к реке, они рыбу там дни напролёт ловят, на продажу в основном… А не сказала потому, что речь не зашла, Васька персонаж привычный и мелкий, чтобы я его в голове держала… — Ладно, допустим. А остальные сотрудники или постояльцы что-то могут увидеть в окно? — Как вам сказать. То же самое, что и я. Вполне кто-то может пройти незамеченным. Не сидим же мы целый день в холле или на террасе у входа. — А вы уверены, что вчера никто больше в дом не проникал? — Раз такое дело… полной уверенности нет… Не могла бы побожиться, что кто-то приходил, но и что не приходил тоже не могу. — Когда Ларичев бывал здесь? — Чаще всего летом. — По-вашему, супруги Ларичевы ладили между собой? — Ничего дурного о них сказать не могу. — А я и не прошу… дурного. — Они свыклись со своим образом жизни. В их возрасте уже не до нежностей — как и не до ссор… А в целом они были внимательны друг к другу. — Не видели ли вы, чтобы кто-нибудь выбрасывал в окно свёрток или нечто подобное? — Нет, не видела. — А во двор погулять никто не выходил? — Нет. То есть да… господин Жаркович. Похлопотал возле своего автомобиля, потом сел и уехал. — Как вам этот Жаркович? — Подругой его не стала бы. — У вас на то есть особые причины? — Нет… но он, похоже, человек, который живёт только ради себя… Так же и супружница его. Мне кажется, что, загорись всё вокруг, им и тогда было бы до лампочки! Пальцем не пошевелят, чтоб помочь. Думаю, что он и жену пихнул бы в огонь, лишь бы самому спастись. — А сына Ларичева вы знаете? — Нет. Никогда не видела. — Но что-нибудь слышали? — Ничего. Не слыхала, чтоб о нём говорили. — Супруга Ларичева Ксения Николаевна… как у неё со здоровьем? — Точно не знаю. Слыхала, что она тяжело болела… Провела полгода в больнице… — А чем болела? — Ходили слухи, что рак. — А поточнее вы не знаете? — Нет… видите ли… когда у людей такой недуг… это скрывают… — Спасибо. * * * Откашлявшись, Буров вынул из папки протокол осмотра места происшествия. Из него явствовало, что в комнате Ларичева ничьих отпечатков пальцев не обнаружено, кроме принадлежащих Рубцову, самому Ларичеву и уборщице, которая прибирала накануне. На оконном стекле, на подоконнике, под окном комнаты Ларичева и на всём прилегавшем участке двора — тоже никаких следов. На металлической застёжке портфеля обнаружены отпечатки пальцев Рубцова. На шприце — отпечатки пальцев покойного. В портфеле найдены билет на поезд Москва — Смоленск и два рецепта — один на гекардин, для сердечников, другой на ксенородон — для антиморфиевой блокады. Портфель был найден раскрытым, и, по всей видимости, в нём кто-то поспешно рылся. В комнате Рубцова, в камине, работавшем на газе, найдены остатки сгоревших бумаг. Пепел был настолько рыхлым, что брать его на экспертизу было бесполезно. Однако на одном чудом уцелевшем кусочке бумаги можно было различить почерк Ларичева. В комнате Веры Прохиной был обнаружен железнодорожный билет, свидетельствующий, что данная гражданка следовала в том же поезде, что и Ларичев, возможно, но не обязательно, в одном с ним купе, в тот же самый день и час. Словом, протокол всего-навсего подтверждал наличие кое-каких уже известных данных. Ничто в нём не привлекало особого внимания. Об отпечатках пальцев на стакане вообще не упоминалось. Видимо, протокол составляли до того, как был найден стакан. Буров вернулся к диктофону. Второй допрос Ларисы Жаркович — В котором часу вы встали сегодня? — В шесть утра. — Вы выходили во дворик? — Нет. А почему вы меня об этом спрашиваете? Почему, скажите на милость? Какое отношение имеем мы к этому делу, что вы нас всё вызываете, допрашиваете? Почему вы не даёте нам уехать? Мы честные люди и ни во что не вмешиваемся. А с этими стариками дружбы не водим… Уверяю вас… отнюдь не бухгалтеры составляют круг наших знакомств. — Вы закончили? — Что? — Я спрашиваю, вы закончили? — Да… но я… — Итак, в котором часу вы встали? — В шесть. — Во дворе были? — Нет. — А ваш муж? — Э-это… пожалуйста, извините, что я вчера так разговаривала, я немного нервничала. В конце концов, мы даже из комнаты не выходили. У нас алиби — так ведь это называется? — Разумеется, у вас алиби. Ваш муж выходил во двор? — Да. — А вы стояли у окна и смотрели на него? — Да, но не вижу, к чему вы клоните… — Вы его не теряли из виду ни на минуту? — Что вы хотите этим сказать? — Вы всё время его видели? — Нет… не всё время. — Был момент, когда вы его потеряли из виду? — Кажется, был. — Вы его звали? — Звала… господи… а что? — А его всё не было… эдак с четверть часа? — Да, возможно, именно столько. — Могу сказать, что он в это время делал. Поднялся наверх, потихоньку открыл комнату Ларичева и увидел, что тот спит. Подошёл на цыпочках к кровати, вынул из кармана яд и бросил в стакан… — Да вы что такое говорите?! — А стакан оставил на тумбочке, чтобы Ларичев… |