Книга Тайны моей сестры, страница 32 – Нуала Эллвуд

19

Полицейский участок Херн Бэй

33 часа 30 минут под арестом

Кивнув, Шоу возвращается в комнату. Мы сделали десятиминутный перерыв, во время которого мне предложили чашку кофе и сэндвич с тягучим оранжевым сыром. Я хлебнула немножко кофе, а к сэндвичу не притронулась, и теперь он лежит передо мной на столе и черствеет. Шоу садится и открывает портфель. Какая-то она другая. Почти печальная. Взяв лист бумаги, она кладет его себе на колени. Заметив слова «Больница Университетского колледжа», я тут же понимаю, о чем пойдет речь.

– Давайте поговорим о ребенке, Кейт.

Комната сжимается; я сижу и смотрю на последние мгновения жизни моего ребенка: один единственный абзац на листе бумаги.

– Что вы хотите узнать? – спрашиваю я. – У вас, кажется, и так есть уже вся информация.

– Мне жаль, – говорит она. – Вы, должно быть, чувствовали себя разбитой.

В ее голосе слишком мало сочувствия, и это меня настораживает.

– Почему это? Такое происходит сплошь и рядом.

Шоу молчит. Думает, я бесчувственная.

Я беру сумку и начинаю искать фотографию. Эта женщина считает меня какой-то психопаткой. Нужно ей доказать, что у меня есть чувства, что я человек, что мне не все равно. Взяв бумажник, я вытаскиваю маленький квадратный клочок бумаги.

– Вот, – протягиваю я ей бумажку. – Мое первое УЗИ.

Она берет снимок, и я наблюдаю, как она, прищурившись, разглядывает нечеткое изображение.

– Скорее всего, это был мальчик. – Я беру у нее снимок и убираю обратно в сумку.

– Я знаю, как это тяжело, Кейт, – как робот, заученно говорит она. – Но прошу вас, попытайтесь рассказать, что произошло. Как я понимаю, выкидыш случился в тот день, когда вы поссорились с Рэйчел Хэдли.

– Да, я только-только вышла из офиса, когда…

Я замираю, вспоминая, как лифт резко дернулся вниз, и у меня на брюках проступила кровь. Очередная смерть, которую я не смогла предотвратить.

– Кто-нибудь поехал с вами в больницу?

– Нет.

– Получается, вы прошли через все это одна?

Я киваю. Пытаясь вспомнить события того вечера, я до сих пор ощущаю в носу резкий больничный запах. Но все как в тумане. Боль была настолько невыносима, что я различала лишь неясные очертания; врачи и медсестры превратились в голубоватые точки на периферии моего сознания.

– На каком вы были сроке?

– Четыре месяца, – отвечаю я. – Но доктор сказал, что ребенок умер за две недели до этого.

Меня гложет чувство вины, такое же острое, как и тогда. Даже зная, что ребенок был давно мертв и что ни разговор с Крисом, ни бутылка вина не имели к его смерти никакого отношения, я не могу перестать думать, что подвела моего малыша. Мне следовало быть сильной ради него, но я не справилась.

– Вы провели ночь в больнице?

– Да.

Глядя под ноги, я вспоминаю крошечную палату, отделяемую от коридора занавеской. Мне выдали картонный горшок и велели мочиться в него вместо унитаза, чтобы можно было отслеживать, на какой стадии находится выкидыш. Я чувствовала себя ужасно унизительно, но меня так накачали обезболивающими, что я едва заметила, когда медсестра пришла забрать горшок.

Под утро я родила мертвого ребенка. Помню, солнце только-только осветило проволочное ограждение вокруг больничной парковки. Стоя у окна, я вдруг почувствовала толчок. Я побежала в туалет с горшком и увидела, как в него выскользнуло крохотное сероватое создание. Мой ребенок.

Я смахиваю слезы, а Шоу уже обрушивает на меня следующий вопрос.

– А отец ребенка? – спрашивает она. – Он пришел вас навестить?

– Нет, – отвечаю я. – Он не знал о беременности.

– А почему не знал?

– Я не успела ему сказать, – отвечаю я. – Я хотела рассказать ему в тот день за обедом, но не успела я открыть рот, он сказал, что между нами все кончено.

Я мысленно вижу, как он сидит за столом и ждет меня. Руки сложены перед собой, взгляд прикован к картине на стене – репродукции Шагала с изображенной на ней обнаженной женщиной с телом в форме груши.

– Наверное, вам было очень больно это услышать, – говорит Шоу.

– Да, больно, – отвечаю я. – Но вместе с тем какая-то часть меня всегда знала, что это произойдет.

– Почему?

– Он был женат.

Помню, как я подошла к столику. Он так печально на меня посмотрел. Неуклюже поцеловал. Его губы мазнули меня по щеке вместо рта. Когда я попыталась поцеловать его в ответ, он подставил щеку. Я решила, что он просто устал. Мне и в голову не пришло, что…

– Женат, – прерывает Шоу мои мысли. – И как долго вы встречались?

Меня коробит от этого слова. «Встречались» звучит словно какая-то мимолетная интрижка, когда на самом деле это было нечто гораздо большее.

– Десять лет, – отвечаю я. – Хотя мы знакомы гораздо дольше.

Мне хочется, чтобы Шоу поняла – все было всерьез. Я хочу, чтобы она поняла – я способна любить и быть любимой, я не какая-то запутавшаяся психопатка. Поэтому я решаю рассказать ей о нем, о моем Крисе, моем возлюбленном, мужчине, без которого я не могу жить. Мужчине, без которого мне придется жить.

– Мы познакомились в Нью-Йорке сразу после событий 11 сентября, – начинаю я. – Он работал экспертом-криминалистом. Вместе со своей командой он вытаскивал тела из-под обломков в Граунд-Зиро. Я составляла репортаж об их работе.

Уносясь мыслями в прошлое, я вспоминаю, как засмотрелась на этого красивого мужчину: черные волосы вымазаны в грязи, огромные ладони сжимают лопату. Он был очень высокого роста – почти под два метра, и его сильное тело было стройным и поджарым.

С острыми скулами и густой бородой он походил на первопроходца со Среднего Запада. Я не могла оторвать от него глаз. Мне было всего двадцать шесть, и это было одно из моих первых серьезных заданий. Я очень волновалась, но стоило ему заговорить со своим резковатым йоркширским акцентом, как все мое беспокойство улетучилось. Мы говорили около часа. Он старательно отвечал на вопросы, держался вежливо и профессионально, но я знала, мы оба знали – в тот самый момент между нами что-то произошло, нечто негласное.

Я смотрю мимо Шоу на щербатую стену. Вспоминаю, как мы сидели на улице у винного бара в Виктории. Прошло три года с нашей первой встречи, прежде чем мы наконец сошлись. Он приехал в Лондон на конференцию, и мы столкнулись на улице. Он пригласил меня выпить, и все закрутилось. Помню, как сияли его бледно-голубые глаза, когда он говорил мне, что хочет сделать, когда мы вернемся ко мне в квартиру. Слышу, как он шепчет «тебя всю, до последней клеточки»; ласково произнося каждое слово своим низким голосом, как берет мою ладонь и поглаживает сухую кожу.