Онлайн книга «Долиной смертной тени»
|
И я сказал: – Надо быть добрыми людьми… А ничего подписывать не стал. Отдал листок Боунзу. «Цени, парень…» Они все вокруг молчат, они все на меня смотрят. И я тогда еще сказал: – Надо быть кроткими людьми… Тогда Бритый Эд как захрипит на меня: – Убью тебя… Потом найду и убью тебя, засранец… Не прощу. Запомни, муха навозная, никогда тебе не прощу… И Бритая Кейт туда же: – Одно дело тебе доверили серьезное, придурок, и то сделать не смог. Ты думаешь, чего ради тебя в олдермены… – Цыц, Кейт! – это Малютка. И Эд хрипит: – Убью тебя… – Я не придурок. А чего она еще про олдеремнов-то? Я не понял. Ну да, олдермен я. Вот и не хочу подписывать. Да. Ну. Хотя очень мне страшно. Но я олдермен, и я не должен же бояться совсем ничего… – Ладно-ладно! – говорит старик Боунз, – уже бумага у меня. Чего привязались к убогому? – Я не убогий. – Да, Капрал, да старина. Прости, это я глупость сказал. Малютка ему тогда: – Не трепи, Боунз. Люди мерзнут. А Боунз вздохнул так тяжко два раза и говорит: – Я вроде бы очень старый, чего мне жизнью дорожить? Мне бы пора жизнь и в грош не ставить, хоть свою, хоть чужую. Пожил, одной ногой на том свете стою. Когда при мне перечисляют тех, кто недавно откинулся, я боюсь услышать свое имя… Женщина хихикнула. И Алекс тоже хихикнул. И Шляпа. – …А мне все равно жалко. Я еще помню те времена, когда тут кое-кто верил в Бога, когда тут помнили слова «не убий»… Да. – Да не трепи ты, Боунз! – Да, Фил. Я недолго. Я только хочу сказать, что жить мы вроде начали чуть получше. И на людей опять становимся похожими. Одного нам не хватает. Не хватает нам милосердия. Все есть. Понемножку, а есть. Только милосердия у нас нет ни крупинки. Капрал хоть и… а правду сказал. Я не буду подписывать. Тут Бритый Эд с места своего взвился-взвился, подскочил к Боунзу и по уху ему – р-раз тресь! два тресь! А Вольф кричит Бритому: «Освободи-ка место, я ему тоже фасад попортить желаю…» Тогда Боунз им говорит: – Дряхлого деда ударить не страшно. Вчера-то вы оба от людаков бегали… – Замолчи, старая ветошь! Раздавлю тебя! – это Бритый ему ответил. Но тут Алекс опять захихикал. И Бритый глядит на него, глядит, уже не трогает Боунза. Сбился. Вот. Понятно ему стало: точно же, видели все, как он убегал. И про Вольфа тоже правда, он тоже убегал. А Капитан не убежал. И Огородник не убежал. И я вот тоже не убежал, хоть я и кроткий. Алекс громко так хихикает, очень громко. Вредно он хихикает. Бритый от старика Боунза отходит и молчит. И Вольф молчит. Не вышло драки. Уже все, не вышло драки никакой. Боунз листочек передает. Дошло теперь до Длинного Тома. И Том расписался. А как расписался, то сказал: – Вот что, Боунз. Я тебя уважаю. Ты почтенный человек, давно тут с нами. Считай, с самого начала. – Я тут жил и до Мятежа, Том. – Да, я помню. Так вот, тебя все знают, к тебе и счет особый. Капрал – простой человек, к тому же несмышленый… а ты совсем другое дело… Я хотел сказать: «Я не несмышленый», – но не стал. – …В общем, плохо ты подумал, Боунз. Или свою жену мало любишь. Вот мы оставим плохого парня в живых. Он парень-ловкач, проныра, а слову его веры нет никакой. Убежит он, скажем, а потом к нам вернется… с новыми громилами. А ну как жене твоей головешку открутит? А? Что скажешь? Или моей жене? Больше надо о таких вещах думать, Боунз. Старик Боунз тогда головой покачал, ничего не сказамши. Непонятно, согласился он с Длинным Томом или не согласился. – Теперь ты, Салли, – говорит Фил Малютка. Ага, значит, женщину зовут Салли. Берет она бумагу. Смотрит на нее. В другую руку перекладывает. Потом обратно же листок кладет в ту руку, которой рукой в начале бумагу взяла. Потом опять перекладывает. Хромой к ней поближе подходит: – Не подведи, детка… Женщина Салли вся вскидывается и смотрит на Хромого страсть как сердито: – Дома у тебя детка! А я олдермен Салли Маккой. – Да я что? Я ничего. Просто давай, давай, Салли, давай, милашка… – Хаким, заткнись! – и Хромой слушается мэра, тут же Хромой затыкается. Вот. А Салли все бумагу теребит. Подмигивать чаще стала, прямо глазом тарахтит… Нервничает. Да. Я вот тоже очень нервничал, я ее понимаю. Я еще до сих пор весь нервный. Когда ко мне в жилище змеюка заползла с двумя головами – одна висит как бы дохлая, а другая изо всех сил шипит на меня – я тоже очень-очень нервничал. Супернервничал я тогда. Это еще когда было? Когда на Выселках тройня родилась. Один нормальный и два уродца. Вот когда это было. Года два назад, наверное. Или три. Вот, женщина Салли вертит-вертит листок, потом говорит: – Я не знаю… Надо подумать. Зачем нам торопиться? Возможно, найдется какой-нибудь третий… новый… в смысле, лучший выход из положения? Куда мы торопимся? Я не готова. Нет, я не готова… – Дура! Дурища! Вот дура-то! – кричит Хромой, – все хочешь угробить?! – Просто дайте мне подумать, как следует… А Хромой уже не кричит, а прямо рычит, будто бы он собака. – Чем рассуждать, иди ко мне сюда, щель медовая… – и Хромой показывает себе между ног. А она ему: – Дружок, я полагаю, у тебя там тоже все… хроменькое. Хромой вынает ножик свой и улыбается нехорошо. По всему видно, не хочет Хромой женщину своей сделать. Хочет он ее побить и порезать. А она вынает пистолет и направляет ему прямо между глаз. – Теперь что скажешь, калека? Бах! Бах! Опять все оглушились. Сил нет, как громко! Все уши заболели! Ну чего же они так… А это вот оказалось, что мэр Малютка стрелял. Женщина с Ручья за правую руку держится, охает, пистолет улетел из руки из ее. И Хромой Хаким тоже за свою за правую руку держится, морщится, стонет. Кровь у него из руки идет, но так… не сильно, чуть-чуть идет. И нож из руки из его тоже улетел совсем. – Что за люди! Как стадо баранов! Я же ясно сказал: стволы никто не приносит! Ясно же было сказано! Так какого… ты Салли, свою машинку сюда… – Ты ж принес. – Я другое дело. Я тут закон и власть, мне можно. А вам всем не положено. Ладно. Короче: не тяни резину. Подписывай и передавай дальше. – Теперь я точно не буду! – и передает женщина Салли бумагу с подписями человеку по имени Алекс от дистрикта Завод. А сама, значит, не подписалась. |