Книга Симптом страха, страница 76 – Антон Евтушенко

— Аванс был: совершенно прозрачный кэш, проведённый через кассу магазина. Никто бы ничего не заподозрил. Я получил десять процентов от суммы за какую-то ерундовину, которую ему официально продал… Ладно. — Шпигель не смог отказать себе в удовольствии открыться полностью. — В сентябре прошлого года я был по приглашению в Британии, где участвовал в торгах аукциона Jefferys. Один нефтяник, имеющий своей слабостью собирательство почтовых открыток, попросил поучаствовать в аукционной вязке…

— Где?

— Тебе и это нужно объяснять? — кисло улыбнулся Шпигель и стиснул пальцы рук. — Суть проста. Интересанты неких лотов до аукциона вступают в сепаратные переговоры. Сговорщики заранее договариваются предложения не задирать, друг друга не поднимать, а, отметив всё нужное, купить по возможно низкой цене с тем, чтобы не обогащать сдатчика и аукциониста, а после тихонько разыграть между собой. Это и есть «вязка», которая выглядит, как посиделки в кабаке старых друзей, решивших раскурить в приятной холостяцкой атмосфере коробочку сигар или распить пару бутылочек Хеннесси Икс О. На деле же, сообщники «вяжут» купленные лоты, соглашаясь с ценой соревнователей или получая отступные. Понятно?

— Схема в целом очевидная, но…

— Не важно, в конце концов, — перебил Шпигель. — Важно другое: на этом аукционе были выставлены работы начинающего художника Адольфа Гитлера. Оказывается, фюрер был жутко плодовит, как и большинство маньяков, и в юные годы подрабатывал тем, что выписал акварельки для туристов с изображением архитектуры и прочих достопримечательностей, продавая их как открытки. Кстати, торги могли бы и не состояться, если бы за год до этого всё на том же аукционе среди прочих полотен случайно не оказался портрет почтальона из Голландии с подписью A. Hitler. Кажется, какой-то местный обзавёлся портретом кисти фюрера за пять кусков британских денег. И вот проходит год и одна бельгийская дамочка представляет общественности свою коллекцию произведений Адольфа Алоизовича, а именно почтовых открыток, которые она обнаружила на чердаке собственного дома. Коробку с открытками, как версия, могли бы оставить французские беженцы году так в девятнадцатом, хотя, конечно, провенанс ⁵⁷ так себе, но подлинность подтверждена по всем аспектам — здесь без дураков! Так вот, именно эта коллекция была выставлена на продажу в Jefferys, и мой знакомый нефтедобытчик во чтобы то ни стало захотел обзавестись парочкой самых дорогих лотов. Дело тут, конечно, не столько в самом фюрере и его мазне, сколько в возможности заиметь для своей коллекции жемчужину. Сказал, что за ценой не постоит и посулил хорошие комиссионные.

— Почему сам не участвовал?

Старик вначале промолчал, только состроил свою очередную мину. Потом, тыча себя пальцем в грудь, проговорил с великой неохоткой.

— Люди не всегда хотят светиться и часто участвуют в аукционах инкогнито через подставных. Мне обещали двадцать пять процентов от суммы лотов, и я вполне рассчитывал на несколько сотен фунтов стерлингов. Не ахти какие деньги, но я ведь сам собиратель, и рассчитывал приобрести в Англии несколько хороших книжек. Этих денег мне бы как раз хватило.

— Хватило?

— Хватило! — рыкнул неожиданным баском старик. — Я заработал три куска. Это оказалось несложно, если художник открыток сам Адольф Гитлер. Приобрёл два лота. Помню, тот что подешевле — за полторы — назывался «Замок Зубцы». На открытке, в самом деле, был изображён какой-то немецкий замок времён феодализма. А второй — самый дорогой из представленных, был сделан в виде покрытого канифольным лаком карандашного наброска. На кусочке картона размером пять на восемь дюймов была изображена его мать. Эту открытку из Вены в Линц сам Адольф отправил Кларе Пельцль в октябре 1907-го, когда провалился на вступительных экзаменах в академии художеств. Он посвятил ей стихотворение, которое написал на обороте. Он так и назвал его: Mutter ⁵⁸.

— Это любопытно, — ответил Глеб и по-особенному нахмурился, словно вспомнил что-то нехорошее.

— Да, — согласился Шпигель, совершенно увлёкшись рассказом и не обращая внимания на хмурость собеседника. — Интересно, как человек свою манию пытается выписать, он так выписывал своё зверство. Он действительно был чрезвычайно плодовит: 3400 полотен открыточного типа. Это при том, что в академию художеств он не поступил: трижды проваливался. И ладно бы, если только рисование, так ведь ещё поэзия. Это тот самый редкий случай, когда Бродский оказался не прав, однажды заметив, что у поэзии и политики общего только начальные «п» и «о». Гитлер яркое тому опровержение.

— Ну и что там с вашим нефтяником? — Глеб бесцеремонно вернул не в меру увлёкшегося старика к ответам на волнующие его вопросы.

Шпигель моментально остыл. Задвигал косматой бровью, сжав ресницы, откинулся безвольно в кресле.

— Когда я вручил открытки их новому владельцу, — продолжал он с закрытыми глазами, — тот сперва удивился, а после обрадовался приобретению. Сказал, что удачно инвестировал в коллекцию, поскольку не знал о стихотворении руки автора на обороте. Могу представить! Для филокартиста гашённая почтовая открытка столетней давности сама по себе источник радости и счастья, а тут такой бонус в виде автографического посвящения фюрера собственной матери. Кстати, нефтедобытчик не знал, что фюрер баловался стишками. Отлично зная о моих страстишках, наивно попросил томик стихов Адольфа, на что я лишь развёл руками. И вот представь, — Шпигель распахнул глаза и, оскалив непонятную полуулыбочку, посмотрел на Глеба, — проходит несколько месяцев и мне в руки попадается именно то, что просил этот буржуин.

— Значит, тайный покупатель фюрерских стишков — нефтяник?

— По признанности у коллекционеров ценные старинные книги занимают вторую позицию, уступая только живописи, — ушёл от ответа Шпигель. — Кстати, по инвестиционной привлекательности тоже. Я написал ему об этом в нашей переписке, добавив, что книга от года к году будет только прибавлять в цене. Приложил несколько отсканированных листов «Сумбурщины». Но он чудак! Коллекционерский зуд у него вызывают только россыпи разноцветной картонной нарезки. Он даже собирается открыть закрытый клуб филокартического паноптикума «Филон» — по интересам для своих. Смешно звучит, да: открыть закрытый клуб?

— Меня больше трогает название, — сдержанно парировал Глеб. — Так вы ему книжку пихнули?

— Не пихнул, а провёл частную сделку, — раздражённо поправил Шпигель. — «Сумбурными стихами» он заинтересовался, но исключительно, как приложением к портрету фрау Пельцль. Он назвал это «привесок».