Онлайн книга «Мы, домовые»
|
Аникей Киприянович опустился рядом с ним на корточки и крепко встряхнул за плечи. – Будешь под лапу говорить – пасть порву, – тихо, но увесисто пообещал он. – Ишь, разболтался, покойник! – Ты меня не трожь… – прошипел странник. – Меня обижать не велено… – Кем это не велено? – А не помню, – основательно подумав, произнес странник, и по роже было видно – прекрасно помнит, но скрытничает. – Ну, ладно… – Аникей Киприянович выпрямился. – Ну-ка, брат магазинный, помоги мне найденыша обратно на двор вытащить! Обижать его не велено! Ну так и кормить тоже не велено! – Погоди… – магазинный обшаривал полки. – Тут у меня шпроты, тут сардины… – Потом банки сочтешь. Бери его слева, а я справа. Через ту же щель они выволокли странника и уложили на травку. – Пусто, сыро… – пробормотал тот. – На кой хрен ты с ним связался? – безнадежно спросил магазинный. Но Аникей Киприянович, не отвечая, полез обратно в щель. Как он и думал, магазинный склад был виден во всех подробностях. – Ступай сюда! – крикнул он. – И гляди внимательно, все ли на месте! Магазинный ворвался на склад и ахнул. – Как это у т-т-тебя получилось? – спросил, теряя и вновь обретая дыхание. – Беги, собирай своих, – велел Аникей Киприянович. – А я этого постерегу. Близко подходить уже не стану. Кто это диво разберет – вроде помирает, а никак не помрет и вон что творит… – Да что ж это за диво такое? – уже предчувствуя ответ, без голоса произнес магазинный. – Сдается мне, что это мы с тобой кикимору изловили… * * * Деревенские домовые хотя и плохо знают повадки нежелательной соседки, однако ни разу ее на превращении в мужской пол не ловили. А городские домовые уже не знают, какой пакости ожидать, и потому ожидают всех пакостей разом. С другой стороны, вот вычитал Трифон Орентьевич в книгах не шибко длинное, но ученое слово «мутация». И как сели разбираться – так и обнаружили, что городской домовой от деревенского уже заметно отличается – шерстка шелковая, особенно у домових, у которого растут усы – так длинные и упругие, как у холеного кота, и уши как-то иначе торчат. Сказалось, видимо, и то, что городским очень хотелось чем-то отличаться от деревенских родственников. А раз с домовыми приключилась эта самая мутация, то почему бы ей не приключиться с кикиморой? Раньше не умела мужиком перекидываться, а теперь вот выучилась. И ведь ее, заразу, от домового не отличить! Правда, домового тощего и изможденного, а такие встречаются очень редко. Но на то, чтобы упитанность изобразить, у проклятой кикиморы, надо думать, сил уже недостало. Так рассуждало высыпавшее из квартир на улицу незримое для человека население. К тяжко дышащему страннику близко подойти боялись – следили за ним из углов и щелей, строили домыслы и догадки, иной домовой помоложе кидал в него камушком и получал за это от старших подзатыльник. – Кто эту дрянь сюда приволок – тот пусть и уволакивает! – распорядился домовой дедушка Анисим Клавдиевич. – Эй, ты, безместный! Твоя ведь работа! – Так я ж ее из дома выманил, на двор доставил! – отбивался Аникей Киприянович. – Кабы не я – она так бы и шкодила в доме! – Пришибить ее, и точка! – перебегая с места на место, убеждал каждого поодиночке сварливый Евкарпий Трофимович. – Раз уж попалась нам в лапы – беспременно пришибить. А как дух испустит – сразу к ней ее натуральный облик вернется! Почтенный домовой дедушка Мартын Фомич не столько вопил, сколько поглядывал по сторонам – вот-вот должны были появиться люди. Дом, из которого Анисим Клавдиевич с риском для жизни, как ему теперь уже казалось, вытащил кикимору, уже был разбужен до срока совместным визгом трех домових. Мартын Фомич знал, что люди с утра что-то больно суетились, нервничали, и очень не хотел, чтобы такой вот нервный и недоспавший человек случайно вмешался в сходку. Заметить домового в кустах и в траве мудрено, и даже на куче гравия мудрено, и с асфальтом он уже научился сливаться, но голоса-то не спрячешь! – Ступал бы ты прочь, – посоветовал он Аникею Киприяновичу. – Как ты смоешься, так и они угомонятся. – А кикимора? – Жалеть ты ее, что ли, вздумал? Все одно помирает. – А коли притворяется? – Хм… Ну, ты все равно ступай. Сами разберемся. Где живешь-то? – За Матвеевским рынком. – Ого… Ишь откуда забежал… А чего у нас в доме ночью искал? – Да вот мимо пробегал, как-то оно вышло… притомился… – забормотал безместный домовой, но Мартын Фомич был сметлив. – Невесту нам сватали из-за Матвеевского рынка. Уж не по этому ли дельцу ты приходил? – он задумался, почесал в затылке, и тут его осенило. – Понял! Раскусил! Это ты нарочно все затеял, чтобы нашего жениха опорочить! Да ведь как станет известно, что мы из дому кикимору изжить не можем, так ни одна девка за него не пойдет! И кинулся домовой дедушка с кулаками на Аникея Киприяновича. Домовые нередко схватываются драться, но там, где никто их забаве не помешает. Правила драки у них довольно расплывчаты. Давным-давно, еще в пору деревенского житья, они были более определенными: одно дело, когда домовой дедушка защищает свое жилье, и совсем другое – когда пришлый домовой на это жилье покушается. Но один закон соблюдается свято: людей в свои разборки не путать! Так что побоище на обочине асфальтовой дорожке можно объяснить только временным помешательством умов от вторжения кикиморы. Прочие домовые сразу не сообразили, из-за чего лай и склока, потому с изумлением наблюдали за дракой, не решаясь вмешаться и развести буянов по углам. И тут явился наконец виновник всей этой катавасии – тот, из-за кого сваха Неонила Игнатьевна билась об заклад с соперницами и затеяла свой хитросплетенный обман. Явился молодой домовой, ходивший пока в подручных у родного деда, – сам Трифон Орентьевич, наизавиднейший жених во всей округе. – Дед, ты сбрендил? – с тем Трифон Орентьевич решительно отпихнул Аникея Киприяновича, а Мартына Фомича поймал в охапку. – Пусти! Пусти, крысиный выкормыш! – верещал дед. – Я ему все кости переломаю! Ишь, чего удумал! Кикимору в наш дом подсадил! Вот как преобразилось событие в голове у шибко взволнованного домового дедушки. – Кикимор не бывает, – строго отвечал внук. – Это одни предрассудки деревенские. – Ни хрена себе предрассудки! Вон же она лежит, кикимора! – Где? – Вон, на травке! – Не вижу никакой кикиморы. И точно, пока домовые дрались, помирающий странник подхватился и убрел куда-то. |