Онлайн книга «Отдаю свое сердце миру»
|
– Смотри. – Люк показывает рукой в сторону «Ленивой реки», где надувные круги с пассажирами плывут по движущемуся водному каналу. Она видит их: дедушку Эда в шортах с пальмами и Доун Селесту в бирюзовом слитном купальнике. Их пальцы переплетены, их надувные круги тихонько сталкиваются бортами, продолжая скользить по глади воды. – О боже, – изумляется Аннабель. – Она влюблена. – Правда? – А он разве нет? – О, вау. Я думала, все его закидоны, эти перепады настроения – только из-за того, что ему приходится болтаться со мной в этом дурацком фургоне. – А я сразу догадался – хотя бы по тому, как она все время находит повод упомянуть его имя в разговоре. Мы можем прийти в закусочную поесть бургеры, и она непременно скажет: «Эд любит бургеры». – Что, серьезно? – Ты как будто в шоке. – Просто, наверное, странно думать о нем как об объекте романтического интереса. – Не знаю… – Сам посуди. Вон, смотри. Дедушка Эд замечает их и машет рукой. Бледная кожа у него под мышкой болтается как флаг. – Йо-ху-у-у! – кричит он, как будто вот-вот сиганет с водопада. – Ага. Понимаю, к чему ты клонишь. Доун Селеста тоже машет им. Как и ее дряблая кожа под мышкой. Бабуля посылает им воздушный поцелуй. Ее купальник – словно изумрудно-голубой всплеск батика. – Они счастливы, – говорит Аннабель. Счастье кажется чудом. Счастье кажется чем-то, что можно праздновать бесконечно. – Надеюсь, они не совершат ничего такого, что сделает нас родственниками, – ухмыляется Люк. Он бросает на нее взгляд, который она не может прочитать, а потом берет ее за руку, переплетая их пальцы, следуя примеру дедушки Эда и Доун Селесты. – Нас ждет «Тайфун ужаса», – говорит он и тянет ее вперед. * * * – Он ей что-то вручает. – Только не говори мне, что это коробочка с кольцом. – Нет, это не коробка. Что-то круглое? Не могу сказать. – У меня с глазами беда. Думаю, нужны очки, – говорит Аннабель. Они вчетвером только что отужинали в ресторане отеля, и Люк с Аннабель со второго этажа шпионят за дедушкой Эдом и Доун Селестой, которые сидят в лобби. Им якобы нужна еще минутка. Они просто хотят пожелать друг другу спокойной ночи. Люк и Аннабель присаживаются на корточки. Трудно что-либо разглядеть за огромной пальмой. – Какая-то маленькая вещица из дерева. – Из дерева? С чего вдруг он будет дарить ей деревяшку? – Он кладет это ей в руку. – О боже, какие мы ужасные. – Они обнимаются. Она вытирает слезы. О боже, не смотри. Старики целуются. – Меня может вырвать моим гуакамоле [110]. – Она разглядывает вещицу и восхищается. Точно, это из дерева. – Стой, стой, стой! О боже! Я знаю, что это! Я знаю! Он это сам вырезал! Чуть без большого пальца не остался. Я еще решила тогда, что это енотова какашка! – Енотова какашка любви, – острит Люк. Они лопаются от смеха. И толкают друг друга локтями, призывая не шуметь. Аннабель давится смешком, это лишь раззадоривает Люка, а потом и ее, и все заканчивается тем, что они, сгибаясь пополам, тихо хихикают, держась за животы. – Подожди… – Он задыхается. – Подожди, подожди. – Он смотрит на нее круглыми от изумления глазами. Это вызывает у нее новый приступ хохота. – Что? – спрашивает она. – Ты должна увидеть это сама. – Видел бы ты себя. Они уже на пределе, потому что сил нет сдерживать смех, и это совсем не смешно. – Я знаю, что это за какашка! – говорит он. – В смысле? – Это птица. – Птица? Что еще за птица? – Только не убивай гонца за плохую весть, ладно? – Что за птица? – строго повторяет она. – У Мим есть… птица. Голубка. Татуировка. На… э-э-э… пониже поясницы. – Насколько низко? – Очень низко. – О боже. – Чего только не увидишь, когда живешь вдвоем в кемпере. – Ты мне это рассказываешь? Но чтобы выстрогать голубку на заднице… – Для Мим она много значит. Голубка, не задница. Она, скажем так, увидела такую же, когда влюбилась в моего дедушку. – Понимаю. Теперь я понимаю трогательный смысл голубиной енотовой какашки. – Это же так мило! Ты не находишь? Голубка-задница-татушка – енотова какашка? Они снова прыскают. И надрывают животы от беззвучного хохота. Оба задыхаются. – Стоп, стоп, стоп, я не могу дышать, – говорит она. – Хорошо, что у нее там не оказалось русалки. Ему бы понадобилось больше дерева и навыков. – Мы гадкие. Мы такие ужасные, – говорит она. – Это ты ужасная. Лично я двумя руками за резные татуировки любви на заднице. – Мне пора спать. Этот день был… Она чувствует это. Вина со свистом прорывается внутрь, как вода в пробоины ее корабля. Хочет разрушить корабль и выбросить ее на берег. «Что ты чувствуешь кроме вины?» – спрашивала доктор Манн. Счастье. Она чувствует себя очень счастливой. – Этот день был… потрясающий. Я никогда столько не веселилась. Но завтра мне бежать шестнадцать миль. – Ладно, – вздыхает он. – Тогда спокойной ночи. Спасибо, что сделала волшебными «Мэджик Уотерс» [111]. 27
Заснуть не удается. Начать с того, что мешает кондиционер: она то мерзнет, то ей душно, то слишком шумно. В коридоре трещит льдогенератор. Малышня до сих пор резвится в бассейне, при том, что он должен быть закрыт к десяти часам вечера. И наконец, Люк Мессенджер в аквапарке и их переплетенные пальцы. И Хищник… «Прекрати!» Действительно, довольно. Неужели он так и будет разрушать каждый счастливый момент ее жизни? Может, не навсегда, но надолго, это точно, он будет протискиваться вперед, чтобы она не забывала его или кого-то еще. Вот и сейчас Хищник трогает ее пальцы под библиотечным столом после того вечера в клубе «Ноймос». Она, в общем-то, не против. Ей нравится таинственность прикосновения, его медлительность и скрытый смысл. Но он не хочет медлительности и не хочет ничего скрывать. |