Онлайн книга «Белая гвардия. Михаил Булгаков как исторический писатель»
|
Елена торопливо, оттянув ворот гимнастерки, пришивала погоны… Вторую пару, защитных зеленых с черным просветом, она пришила на шинель. Через несколько минут Турбин выбежал через парадный ход, глянул на белую дощечку: «Доктор А.В.Турбин. Венерические болезни и сифилис. 606 – 914. Прием с 4‐х до 6‐ти». Приклеил поправку «С 5‐ти до 7‐ми» и побежал вверх, по Алексеевскому спуску. – «Свободные вести»! Турбин задержался, купил у газетчика и на ходу развернул газету: «Беспартийная демократическая газета. Выходит ежедневно. 13 декабря 1918 года. Вопросы внешней торговли и, в частности, торговли с Германией заставляют нас…» – Позвольте, а где же?.. Руки зябнут. «По сообщению нашего корреспондента, в Одессе ведутся переговоры о высадке двух дивизий черных колониальных войск. Консул Энно не допускает мысли, чтобы Петлюра…» – Ах, сукин сын, мальчишка! «Перебежчики, явившиеся вчера в штаб нашего командования на Посту‐Волынском, сообщили о все растущем разложении в рядах банд Петлюры. Третьего дня конный полк в районе Коростеня открыл огонь по пехотному полку сечевых стрельцов. В бандах Петлюры наблюдается сильное тяготение к миру. Видимо, авантюра Петлюры идет к краху. По сообщению того же перебежчика, полковник Болботун, взбунтовавшийся против Петлюры, ушел в неизвестном направлении со своим полком и 4‐мя орудиями. Болботун склоняется к гетманской ориентации. Крестьяне ненавидят Петлюру за реквизиции. Мобилизация, объявленная им в деревнях, не имеет никакого успеха. Крестьяне массами уклоняются от нее, прячась в лесах». – Предположим… ах, мороз проклятый… Извините. – Батюшка, что ж вы людей давите? Газетки дома надо читать… – Извините… «Мы всегда утверждали, что авантюра Петлюры…» – Вот мерзавец! Ах ты ж, мерзавцы… Кто честен и не волк, идет в добровольческий полк… – Иван Иванович, что это вы сегодня не в духе? – Да жена напетлюрила. С самого утра сегодня болботунит… Турбин даже в лице изменился от этой остроты, злобно скомкал газету и швырнул ее на тротуар. Прислушался. – Бу‐у, – пели пушки. У‐уух, – откуда‐то, из утробы земли, звучало за городом. – Что за черт? Турбин круто повернулся, поднял газетный ком, расправил его и прочитал еще раз на первой странице внимательно: «В районе Ирпеня столкновения наших разведчиков с отдельными группами бандитов Петлюры. На Серебрянском направлении спокойно. В Красном Трактире без перемен. В направлении Боярки полк гетманских сердюков лихой атакой рассеял банду в полторы тысячи человек. В плен взято 2 человека». Гу… гу… гу… Бу… бу… бу… – ворчала серенькая зимняя даль где‐то на юго‐западе. Турбин вдруг открыл рот и побледнел. Машинально запихнул газету в карман. От бульвара, по Владимирской улице чернела и ползла толпа. Прямо по мостовой шло много людей в черных пальто… Замелькали бабы на тротуарах. Конный, из Державной варты, ехал, словно предводитель. Рослая лошадь прядала ушами, косилась, шла боком. Рожа у всадника была растерянная. Он изредка что‐то выкрикивал, помахивая нагайкой для порядка, и выкриков его никто не слушал. В толпе, в передних рядах, мелькнули золотые ризы и бороды священников, колыхнулась хоругвь. Мальчишки сбегались со всех сторон. – «Вести»! – крикнул газетчик и устремился к толпе. Поварята в белых колпаках с плоскими донышками выскочили из преисподней ресторана «Метрополь». Толпа расплывалась по снегу, как чернила по бумаге. Желтые длинные ящики колыхались над толпой. Когда первый поравнялся с Турбиным, тот разглядел угольную корявую надпись на его боку: «Прапорщик Юцевич». На следующем: «Прапорщик Иванов». На третьем: «Прапорщик Орлов». В толпе вдруг возник визг. Седая женщина, в сбившейся на затылок шляпе, спотыкаясь и роняя какие‐то свертки на землю, врезалась с тротуара в толпу. – Что это такое? Ваня?! – залился ее голос. Кто‐то, бледнея, побежал в сторону. Взвыла одна баба, за нею другая. – Господи Исусе Христе! – забормотали сзади Турбина. Кто‐то давил его в спину и дышал в шею. – Господи… последние времена. Что ж это, режут людей?.. Да что ж это… – Лучше я уж не знаю что, чем такое видеть. – Что? Что? Что? Что? Что такое случилось? Кого это хоронят? – Ваня! – завывало в толпе. – Офицеров, что порезали в Попелюхе, – торопливо, задыхаясь от желания первым рассказать, бубнил голос, – выступили в Попелюху, заночевали всем отрядом, а ночью их окружили мужики с петлюровцами и начисто всех порезали. Ну, начисто… Глаза повыкалывали, на плечах погоны повырезали. Форменно изуродовали. – Вот оно что? Ах, ах, ах… «Прапорщик Коровин», «Прапорщик Гердт», – проплывали желтые гробы. – До чего дожили… Подумайте. – Междоусобные брани. – Да как же?.. – Заснули, говорят… – Так им и треба… – вдруг свистнул в толпе за спиной Турбина черный голосок, и перед глазами у него позеленело. В мгновение мелькнули лица, шапки. Словно клещами, ухватил Турбин, просунув руку между двумя шеями, голос за рукав черного пальто. Тот обернулся и впал в состояние ужаса. – Что вы сказали? – шипящим голосом спросил Турбин и сразу обмяк. – Помилуйте, господин офицер, – трясясь в ужасе, ответил голос, – я ничего не говорю. Я молчу. Что вы‐с? – голос прыгал. Утиный нос побледнел, и Турбин сразу понял, что он ошибся, схватил не того, кого нужно. Под утиным барашковым носом торчала исключительной благонамеренности физиономия. Ничего ровно она не могла говорить, и круглые глазки ее закатывались от страха. Турбин выпустил рукав и в холодном бешенстве начал рыскать глазами по шапкам, затылкам и воротникам, кипевшим вокруг него. Левой рукой он готовился что‐то ухватить, а правой придерживал в кармане ручку браунинга. Печальное пение священников проплывало мимо, и рядом, надрываясь, голосила баба в платке. Хватать было решительно некого, голос словно сквозь землю провалился. Проплыл последний гроб, «Прапорщик Морской», пролетели какие‐то сани. – «Вести»! – вдруг под самым ухом Турбина резнул сиплый альт. Турбин вытащил из кармана скомканный лист и, не помня себя, два раза ткнул им мальчишке в физиономию, приговаривая со скрипом зубовным: |