Онлайн книга «Девушка из разноцветных яблок»
|
– Сильевна? – Ну да, так кличут. Баба Галя еще. Галина Васильевна. С тех пор как Петька ее помер, ноги подкашиваться стали. И характер еще хуже сделался. И так-то был не то чтобы. – Не то чтобы. Стервь же всегда. Просто Петька ее смягчал. Недаром же сказано – прилепись, мол, к мужу. Вот Петька – чудо был. Такой мужик!.. И я узнаю о Петьке… …Старушки наши благообразные, тихие одуванчики, приободряются, оживляются и даже хорошеют при воспоминании о нем. Лица светлеют, а слова теплеют. – Да, Петька, Петька… Хороший был мужик. Правильный. И для всех слово найдет. – Слово? – спрашиваю. – Да. Такой ободрительный был. Как чего скажет – точно поцелует. – Слушай, чего ты такое несешь про покойника-то? Поцелует! Ишь ты, размечталась. Не слушай ее. Хороший он был, душевный. Душой ласковый. И я вижу, что старушки мои вовсе и не старушки, а женщины, которые вспоминают чужого Петьку как какой-то свой тайный, почти сказочный идеал. – Душевный, а полюбил стервь. – Может, и не полюбил. Просто сунулся по молодости, а дальше что – порядочный мужик был, страдал… – Опять врешь. Любил он Сильевну! Цветы сажал ей. – Может, она красивая была? – спрашиваю. – А и ничего себе. Так гожая. – Марыська у сто раз лучше. Ан нет. Точно околдовала Петьку стервь. И бабки переключаются на спор о какой-то Марыське, которая и на лицо, и на фигуру была лучше всех, да рано померла… Так что историю про цветы под балконом Сильевны я узнаю позже. Собственно, и истории никакой нет. Петька, работавший на корабельном заводе в нашем приморском поселке, был совершенно обычным поселковым парнем. Может быть, действительно чересчур добрым, почти до бесхарактерности преданным и одновременно физически сильным. Вот от бесхарактерности этой и переехал он жить ближе к заводу. В панельную пятиэтажку. Переехал куда не хотел. Он-то вырос в частном секторе в своем доме. Любил на маленьком участке розы сажать-поливать. И росли они в местном климате огромными благоухающими кустами… Но Сильевна, как всегда, победила. Дом продали брату Петьки в рассрочку. Деньги потратили на хорошую гэдээровскую мебель да остатки прожили. А квартиру получили от завода Петькиного, где его ценили. Ходить на работу стало близко, а розы… Клумбу Петька быстро организовал рядом с подъездом, отгородив угол шинами. В тенистом дворе розы росли плохо. Редкие листья, еще реже цветок-другой. Палки. Но под неусыпным Петькиным контролем не умирали. А с годами так и вовсе превратились в крепкие невысокие кусты… Сильевна всегда ругала Петьку и за вот эту дурацкую страсть к цветоводству, и за общую какую-то бесшабашность с бесхребетностью, и за… Всегда находилось за что. Петька же в ответ шутил и шел на поводу. При этом розы не бросал. Как не бросал и стервь, которая, по мнению всего поселка, губила своей стервозностью отличного парня Петьку. Но сгубить его было нельзя. Разве что расстроить. Это ей удавалось. А так жил он и будто не замечал, с кем живет. Веселый бежал на завод. Веселый возвращался с завода к своим розам и к ней, Галочке. – Ты, Петька, смотри! Всем на заводе заказы давать будут. Уж не профукай! – Не профукаю, Галочка. – Не профукай, говорю, а то, знаю тебя, опять уступишь какой-нибудь фифе вашей. Смотри! – Да уж только раз! У нее, чай, вон двое. Мальчишки. Ей нужнее. – Смотри, говорю. Мальчишки у нее. Нам мяса тоже надо. Она вон неизвестно от кого нагуляла… – Чего это неизвестно, Галюнь. Известно. Посадили Серегу. – Вот я и говорю, не надо неизвестно от кого детей носить. Ворье. – Трудно женщине одной. – Это мне с тобой, шалопаем, трудно! Другие вон. А ты! Петька замолкал и думал о чем-то, мрачнел ненадолго. А потом взгляд его опять теплел. – А что, Галина Васильевна, коли опять мясо в заказе будет, заготовим мы с тобой знатный шашлык и пойдем к морю. – Чего это. Все ты сашлык, сашлык! Да на море. – Мясо в уксусе замачивается. С луком, говорю. И жарим на углях. Технология! – Не люблю я море! Воняет там гнилым. – А коли ветер? Дойти до моря вдвоем уже дело, Галюня. От моря добреют… Но вместе на море дойти так и не привелось. Заказы исчезали на их пятиметровой кухне, деньги пропадали в загашнике. А Петя неизменно ходил на завод и с завода, сопровождаемый грустными взглядами местных барышень. Они старались как-то сойтись с Петей, и вовсе не для тайных утех. Просто разговор с ним был для всех радостью и даже как будто отдыхом. А он не отказывал никому ни в помощи, ни в разговоре. Красивый, добрый, бесхребетный. Если б не она, то все бы раздал, всем бы помог да по рукам и пошел. И пусть стервью кличут. А он как будто бы и вправду, пока жив был, смягчал ее. Умел как-то подход найти. И когда они после ругани, разговоров и любви засыпали под утро на полуторной кровати рядом, то она становилась совсем другой, обвивала его, как трава ствол дерева, прижималась и шептала: – Эх ты, Петька-шалопай. – Нам бы мальчика, Галюнь… – Куда – сюда, что ль? – Да хоть бы и сюда, потеснимся. – Спи уж, потеснится он. Вот дадут от завода чего побольше площадью, тогда… – В доме-то лучше было, просторнее. – Еще что? – А еще нам с тобой до моря бы дойти, шашлык, понимаешь… – Хорошо, вот премию получишь… Прошел уже не один десяток лет с тех пор, как умер Петька, а его все вспоминают. На рынке и в храме бабульки, да и мужики – те, что выжили после девяностых… Точно Петька этот оставил какой-то след, что-то такое сделал, что вспоминают они все, да не говорят. – Хороший мужик был. Душевный. – Душой ласковый. И умер Петька не по пьянке. Опять помогал на втором этаже антенну закреплять. Лестница деревянная подломилась. Упал, спиной ушибся. Домой сам пришел. Лег, таблетку анальгина попросил. Ночь простонал, а к утру и глаз не открыл. И сказал только странное, в бреду, наверное: – Галюнь, скажи Васе, что там, во дворе, у сарая, я хороший инструмент запрятал, хотел его пользоваться научить, как вырастет. – Какого Васю, какой сарай, какой инструмент, от кого запрятал? |