Книга Девушка из разноцветных яблок, страница 35 – Борис Мирза

Но жена с риелтором уже прошли, поплелся за ними и он.

Внутри дома было еще хуже, чем он ожидал. В летней кухне, в коридоре и в двух комнатах без дверей пол или сгорел, или его просто не было. Стены с остатками обоев были все прокурены до какой-то особой табачной вони и желтизны. С потолков свисала паутина…

– Вот одна комната, они здесь живут, – позвала риелтор и распахнула дверь.

Там их ждала картина, которая навсегда запала в память. Именно благодаря ей он сумел потом вспомнить все обстоятельства…

В этой комнате был пол. Был старенький телевизор, по которому транслировали мультики, и даже был большой двуспальный диван без ножек.

На этом диване, в куче старого тряпья и несвежего белья, спала девочка лет двенадцати-тринадцати.

– Утомилась за ночь, – сообщила им хозяйка из коридора.

– А что было ночью? – спросила его жена.

– Да колобродили черти.

И он хорошо представил, что тут творилось ночью. Как гуляли тут те отбросы, что прокурили, изгадили и сожгли все в доме, кроме одной комнаты.

Ему вдруг стало не по себе.

– Пойдем отсюда, – сказал он и даже взял жену за руку. – Пойдем, ну!

– Сам дом крепкий, – сказала риелтор. – Основа хорошая.

– По бросовой цене отдаю, – прохрипела сзади алкоголичка.

– Пойдем, – повторил он.

А дальше случилось вот что. Жена вдруг захотела купить именно этот дом.

– Понимаешь! Мы дадим им шанс! – сказала она, не успели они сесть в машину.

– Что?

– Шанс! Может, она исправится.

– Послушай, – ответил он, глянув на риелтора, – я видел множество алкоголиков, я сам чуть им не стал. Это бесполезно. Они будут врать, изворачиваться, обманывать себя, но никогда не признают, что нужно что-то изменить. Даже вот это существо непонятного возраста и едва различимого пола думает, что у нее еще есть шанс. И стоит ей захотеть…

– Я знаю пол и возраст…

– Уверен, что ты ошибешься, десять из десяти.

– Я знаю, это женщина. И знаю, сколько ей лет, – ответила жена. – Она моя одноклассница.

Все молчали. Надо было ехать.

– Я прошу тебя, – вдруг сказала жена, хотя знала, что он не любил и никогда не позволял никаких выяснений отношений на людях, – просто прошу, купи этот дом. Сделай подарок мне. Я хочу, чтобы это ты купил, не я, и подарил мне. Чтобы ты и я, мы вместе, дали шанс той девочке…

Он обернулся и посмотрел на риелторшу. Та явно восхищалась тем, как просто могут иные женщины попросить в подарок дом у моря.

– И посоветуй, что делать дальше, – закончила жена.

Ну в конце концов, для него это было, как купить банку кока-колы.

– Хорошо, – сказал он, – я дам денег на этот мусор. Но… для начала вы купите квартиру в городе.

Он назвал курортный город рядом.

– Двухкомнатную квартиру. Ты обставишь ее мебелью. Вы, – он кивнул на риелтора, – поможете прописать эту дочку этой алкоголички туда. Ни к бабкам, ни к теткам. Туда. Далее. Весь дом и ремонт этих камней на тебе. Я не верю в эту благотворительность. Химическая зависимость, а алкоголизм, чтобы ты знала, это химическая зависимость, неизлечима. Возможна только длительная ремиссия. У мужчин. У женщин – нет. Если только каким-то чудом. Пропьет она плод твоих душевных порывов. Пропьет.

Он говорил это твердо, констатируя факт, как привык, ведь привычка к трезвому мышлению настолько укоренилась в нем, что давно стала его сутью. И все-таки он вдруг почувствовал нечто, что он никак не мог уловить у себя внутри. Нечто совсем незнакомое и чуждое. То, что он все не мог ухватить и оценить. А когда смог, то изумился сам и замолчал.

То, что проклюнулось вдруг у него внутри, называлось радость.

И точно в ответ на его внутреннее состояние, на его поиск, жена сказала:

– Ты хороший… – И добавила еще раз громче: – Хороший!

Вечером они еще ездили смотреть квартиру для алкоголички. И он принял в этом деятельное участие. Именно он помог жене учесть все. И то, что рядом с жильем должна быть школа и поликлиника. И магазин. Его на один вечер, казалось, увлекла игра под названием «Спаси алкоголичку и ее дочку».

А уж как она увлекла жену!

Вечером они впервые за долгие годы занимались любовью по ее инициативе. И она все шептала ему:

«Хороший, хороший, хороший!»…

Именно в эту ночь жена забеременела.

И через семь месяцев родила девочку, а сама умерла. Умерла в самом дорогом перинатальном центре, в самой дорогой, самой лучшей перинатальной клинике.

А дочка ушла за ней, протянув еще неделю в каком-то странном прозрачном гробике-корытце под светом ламп и в присутствии самых дорогих врачей.

И если смерть жены была неожиданна и казалась нелепой, такой, что он сразу даже не осознал, что произошло, то за жизнь неведомой семимесячной дочки он попытался бороться, как мог. А как он мог? Он обещал врачам золотые горы, хотя понимал, что это бесполезно, они и так делали все, что могли. Пытался найти каких-то чудо-специалистов в Москве, но, конечно, и в Москве только пожимали плечами. Решился молиться какому-то богу, но у него не было слов и он не знал правил. Тогда, по привычке, попробовал торговаться. Обещал начать совершенно другую жизнь. Какую? Он не знал. Отдать все деньги. Кому и зачем? Непонятно.

Через неделю ребенок умер. Из всех слов, которые ему говорили врачи и откуда ни возьмись появившиеся психологи, он запомнил лишь одно словосочетание:

«Так бывает».

Следующие несколько лет, за которые он вышел из бизнеса, распродал почти все камни и исчез из прошлой жизни, ушли у него на бесплодную попытку осознать, почему это «так бывает» произошло именно с ним.

За время этих размышлений его дела сильно ухудшились, по известному закону, который гласит, что нельзя все бросить просто так. На его глазах рушились карьеры миллиардеров и сказочно богатые нищие кончали жизнь самоубийством в фешенебельных районах Лондона. Тонущий бизнес сжирал средства. Но в его случае сожрал не до конца.

В результате всех пертурбаций он оказался в том самом небольшом доме своей жены, в котором был только мельком.

Место ей, что ли, приглянулось? Напоминало о юности? Место неплохое, но, при тогдашних его доходах, он мог купить, и покупал, дома получше и в локациях куда более красивых и пригодных для жизни.

Уютный домик у моря был какой-то насмешкой, символом теперешнего его невеселого положения.

Он стал припоминать и припомнил историю этого «единственного глупого поступка», «благотворительный дом», «дом ушедшей жены и дочки».

Но вот теперь ему нравилось проводить время здесь, в тишине, в саду. Он гулял пешком по берегу моря. С местными почти не знакомился, хотя…