Онлайн книга «Девушка из разноцветных яблок»
|
И в этой музыке было все. И капли дождя, сливающиеся по листве в воду. И небо – тревожное, серое, с белыми туманными разводами. Мокрая темно-зеленая трава. И тропа, ведущая к воде, и гладкое бездонное озеро, которое прозрачной и холодной водой наполнил сам Бог. А Митя все играл, и его затуманенный взгляд, казалось, устремлялся туда, вдаль, где другим берегом кончается озеро и начинаются холмы, поросшие лесом, и где неизвестное бесконечное нечто раскинулось на многие и многие километры. Он играл и видел там вдали что-то такое, чего не видели мы, его слушатели… А старик-отец стоял поодаль и слушал, боясь шелохнуться. И с каждым звуком, с каждым переливом глаза его влажнели, влажнели… – Ну и шабаш, – сказал Митя и отложил гармонь, не доиграв мелодии. – До чего хорошо, Митюша, – ответил дед. – Что не доиграл, жалко… – Хватит. – Митя все смотрел туда, на другой берег озера. – Неси чекушку. И отец ушел за водкой. А он, оставшись один, произнес сквозь зубы: – Ненавижу. И понятно было, что говорит он обо всем сразу: о гармони, лежащей рядом, о старике-отце и о жизни. Да, о жизни. * * * Играл дядя Митя редко и мало. Только если отцу уговорами и водкой удастся купить минут десять музыки. Уже став старше и работая вместе с дядей Митей в совхозе на грузовике, я спросил: – Отчего не играешь-то, дядя Митя? Ведь хорошо же можешь. За такое не грех и деньги брать. – Ненавижу, – ответил дядя Митя. Все раскрылось еще чуть позже. В тот редкий момент, когда я снова услышал, как дядя Митя играет на гармони, бабушка накладывала мне ужин. – Ох и хорошо играет! – Митька-то?.. Да… – ответила бабушка. – Гестапо не дремлет. – Что? – удивился я. – Отец его. Так мы называли. Гестапо. В клубе гармонью только один Митька мальчишкой занимался, перенимал. Учитель музыки к нам тогда приехал. Недолго пробыл да сказал, что у Митьки способности. Что ему заниматься надо. Вот Сергеич-то и занялся… Сергеичем звали отца Мити – того старичка, что теперь уговаривал сына сыграть… – Так он добрый, Сергеич-то… – не понимал я. – Почему гестапо? – Это сейчас добрый, а тогда… Чистое гестапо… И бабушка рассказала мне, как Сергеич загорелся сделать из сына музыканта. И сам занялся с ним. Возил в район. Брал ноты. Купил инструмент. Тот самый, на каком по сию пору и играет дядя Митя. В музыке Сергеич ничего не смыслил, но слух имел. И, стоя над сыном, держал в руках половник, и если Митя спотыкался, играя упражнение, то бил его в одно и то же место – в центр затылка. – Ты ему совсем башку отобьешь, и так он у нас… – Мать хоть и считала, что отцовская дисциплина важнее всяких сантиментов, но уж больно все это было методично и жестоко. – Ничего, – отвечал Сергеич. – Музыка гармонично развивает оба полушария человеческого мозга. Истину эту он прочел на стенде в музыкальной школе райцентра, и она ему очень приглянулась. Поначалу Мите нравилось играть, но очень скоро под неотступным контролем отца он перешел к более сложным мелодиям. Перешел быстрее, чем надо. Перешел и потерялся. В той пьесе, что он разучивал под ударами отцовского половника, он через определенное время знал все. Ноты, темп и ритм, делал точные паузы. Но музыки в этом во всем не было. И отец, не зная, что теперь поделать и чем лупить, растерялся. мт – Ну что ты как-то серо-тускло-то? Все точно по нотам? – Все точно. – Ну, играй еще. И Митя играл. Так же механически. Без музыки. – Еще играй! Митя играл. – Как пьеса называется? – «Разлилась река». Композитор К…цев. – Ну, до реки нам далеко пешком, – сказал Сергеич. – Собирай гармонь. Пошли на озеро. Он отложил половник и, набросив телогрейку, вышел во двор. За ним вышел и Митя с гармошкой наперевес. – Пошли. Они вышли за калитку и спускались к озеру. Заканчивался апрель. Весна, пришедшая в том году рано, чувствовалась везде. Тропинка, в марте ставшая руслом большого ручья, почти высохла. Было солнечно и прохладно. Дул ветерок… Они пришли на берег озера. Встали на мостки, где привязывали лодки; но сейчас, когда рыбацкий сезон еще не открылся, на дне стоял, погруженный большей частью в воду, один старый прогнивший челн. – Вишь, как разлилось? – Вижу, – ответил Митя. – Ну, играй. На природе, у озера, Митя заиграл еще хуже. Озеро, наше красивое озеро – то самое, которое дождями и ливнями налил сам Бог, то самое, которое на дне чаши в окружении ив отражало голубое небо и солнце, – не вдохновило Митю, как планировал Сергеич. Наоборот, весенняя красота, бесконечная блестящая гладь озера, шелест ив и солнечные блики на воде как-то плохо подействовали на Митину игру. Он стал спотыкаться. – Ровнее играй! Не придуривайся! И Митя старался играть ровнее. Но чем больше он стоял на мостках, тем хуже играл. В конце концов он сбился и прервал пьесу, не доиграв и до половины. – Ты что? – Отец удивился. – Не выходит. Может, ветер… – Ветер-то тебе чем помеха? Или это я половник не взял? Мысль понравилась Сергеичу. – Ну-ка, играй! – сказал он и придвинулся к Мите. Митя заиграл и сбился. – Снимай боты. Живо. Митя отложил гармонь и разулся. – Штаны подверни. Митя подвернул штаны до колена. – Ступай в воду. – Холодно там. – Холодно. Ну не половником же мне тебя стучать – люди увидят. Митя полез в воду. Вода была ледяная. Она сразу как-то сжала ноги и показалась сначала кипятком, а потом льдом. – Холодно. – Сыграешь как следует – вылезешь. – И Сергеич протянул Мите гармонь. Митя взял гармонь и попытался играть. Но, когда он коснулся клавиш, пальцы ног сильно заныли от боли. Митя посмотрел на отца. Тот улыбался. Митя вдруг почувствовал ненависть. К нему, улыбающемуся. К озеру. К ветру. К небу. Он заиграл и ни разу не ошибся. – Лихо! – обрадовался Сергеич. – Вот это разлилась так разлилась! Вылезай! Митя вылез и положил гармонь рядом с собой на мостки. Стал тереть ноги. Отец, улыбаясь заговорщицки, сунул руку за пазуху и достал четвертушку. – На, глотни, музыкант, а то простынешь. Глотнешь – сосуды расширятся, и ноги гудеть перестанут. |