Онлайн книга «С горячим приветом от Фёклы»
|
– Это они следы своих преступлений стирают, фашисты проклятые! Но зря стараются! Потому что наши люди – лучшие артефакты. Их так просто не сотрешь. Я, конечно, не из-за рыжего нервничал. Просто Маечкины волосы лезли мне в лицо – так близко она сидела. Я в тот момент вообще ни о чём думать не мог, только о том, как они пахнут. Точь-в-точь как перегретые абрикосы, если их долго держать на солнце. А рыжий, видно, решил, что я ему специально не отвечаю, и прямо взбесился: – Ты что, совсем страх потерял? Давай катись отсюда. А я опять – ни гу-гу. Сижу и по привычке воображаю, как он мне сейчас вмажет. Но Ржавый, видно, тоже был человеком привычки – взял и сдрейфил, как обычно. Стал вместе со мной контуженого изображать. И тут Маечка выдала: – Это не твое место! Ты рядом с Яшкой занимал. «Это она что сейчас сделала? Нет, серьезно, зачем?» Я так изумился, что даже из паралича вышел. «Может, она слепая? Или в ней просто куриный инстинкт проснулся? Так спасибо, незачем. Я вообще-то – мужчина, а не какой-то там цыпленок, которого надо защищать». В общем, я чуть ли не в глаза ей заглянул, чтобы понять, слепая она или просто глупенькая. И увидел веснушки. Но не такие мерзкие, как у Ржавого, а наоборот – милые. Словно у нее по щекам бабочки потоптались. Ржавый вдруг захихикал как ненормальный. И такой: – Эй, пацаны, глядите на этого! Хорошо устроился, да? Он это якобы Гнусику с Яшкой сказал, но так, чтобы заодно весь автобус услышал. И все тут же на нас вытаращились. Она так вообще не прореагировала. А у меня прямо уши багровыми стали. Я это кожей почувствовал. Вместе с тем, как все ржут и перешептываются на нашу с Маечкой тему. Я хотел встать, дать Ржавому по шее и сказать «катись отсюда», но, пока готовился, он и так укатился обратно к своим йогуртам. А я только сейчас заметил, что мы уже едем. За окном мелькали куски трассы вперемешку с лесом. У меня вдруг громко заурчало в животе. Прямо на весь автобус! Маечка, ясное дело, тут же подхватилась. С таким видом, словно она далеко не слепая и прекрасно понимает, кто перед ней сидит. Не какой-то там мужчина, а беззащитный цыпленок собственной персоной. – Ты голодный? – закудахтала она. – Нормальный, – сказал я басом. – Понятно. – Она зашуршала пакетами и вытащила батончик. – Вот, возьми. Я как-то сразу понял, что спорить с Маечкой, как и с голодом, – себе дороже. Взял и откусил сразу половину. «М-м-м, с орехами. Вкусный!» – Шпашибо, – сказал я с набитым ртом. Маечка прямо засияла: – У меня еще йогурт есть. Будешь? – Шпашибо. – Я уже жевал вторую половину батончика. – Не надо. Она пожала плечами и отвернулась к окну. «Неужели обиделась?» Вот с этими женщинами – всегда так. Одно неловкое движение – и сразу пуля в лоб. Прямо как на войне. Я достал из сумки воду и протянул Майке. Подумал, вдруг она смягчится. – Хочешь? «Ну вообще, дурак. Зачем ей эта вода!» Но она взяла. Отпила глоточек и потом еще горлышко ладонью вытерла. «Культурная!» – Спасибо, – сказала Маечка и вдруг посмотрела на меня, как сумасшедшая. Вроде и с улыбкой. Но такой, полной слез. – У тебя кто-то умер, да? – спросила она. – Да, – сказал я. – Фёкла. И даже не задохнулся. Просто не успел. А Маечка еще шире улыбнулась. Так, что у нее даже лицо задрожало: – А кто это – Фёкла? Бабушка? – Фёкла – это Фёкла, – сказал я. Думал, она сейчас полезет с расспросами. Но Маечка только кивнула. А я подумал: «Не больно-то и хотелось!» Мы какое-то время просидели молча. Я чувствовал, как подо мной дрожат колеса автобуса. И слышал, как такие же, только поменьше, крутятся у меня в голове: «Тых-тых-тых, жих-жих-жих». Это у меня так обычно мысли крутятся. Ну или так: «Бз-з-з-з, бз-з-з-з, бз-з-з-з». Это когда они меня сверлят. У Маечки там, наверное, тоже что-то свое крутилось. Потому что она всё время моргала, словно переключала у себя в голове какие-то кадры. Потом вдруг сказала: – У меня тоже мама умерла. Ровным таким голосом. Вообще без всяких ударений. Как будто просто снова моргнула. У меня вдруг дико зачесались глаза. Так, что я ее уже даже не видел. Просто слышал, как она говорит: – Давно, от наркотиков. Мы тогда в притоне жили. Я еще раз моргнул, и Майкино лицо снова прояснилось. Она всё еще улыбалась, только теперь по-настоящему, без слез. – А я с собой виолончель взяла. Мне каждый день по два часа заниматься надо. «Ничего себе! Как она это сделала?! Просто сморгнула маму вместе с притоном. Переключила на виолончель». Нет, ну круто же! Я ей даже позавидовал. Подумал, что, если когда-нибудь научусь вот так переключать Фёклу, тоже на чём-нибудь заиграю. Ну или английский выучу. Пока мне, понятно, даже алфавит не светит. Но Маечка же сказала «это давно было». Может, она тоже не сразу научилась? – А ты на чём-нибудь играешь? – Майка потерла глаза. Я покачал головой и сказал: – Если только на Фёклиных чувствах. Она говорила, что я – великий манипулятор. И по мне якобы сцена плачет. Маечка засмеялась. И я тоже улыбнулся. Мне вдруг стало так легко с ней, словно я какое-то крылатое насекомое. Ну или просто в космосе. Она подышала на стекло и стала задумчиво рисовать человечка. Голова, туловище, ноги. Я потянулся и одним махом изобразил ему волосы. А Маечка еще цветочек пририсовала. Ну ясное дело! Куда в этой жизни без цветочков?! – У нас в лагере концерт будет. Приходи! – сказала она и неожиданно покраснела. – Если хочешь, конечно. «Еще как хочу! И концерт, и цветочки. Я на всё согласен. Лишь бы только она меня не сморгнула». – Конечно! – сказал я. – Приду обязательно. И она сразу вспыхнула, как какой-то ночник. Словно ее там изнутри за веревочку дернули. Я сначала глазам своим не поверил, а потом понял – это не Маечка. Это за ее головой на небе вспыхнуло солнце. Я вытаращился в окно. Честно, я вообще чуть не прыгнул туда от радости. Ну наконец-то, солнце появилось! – Скоро лето вернется, – сказала Маечка. – Да, – кивнул я и даже немного в это поверил. * * * В лагерь мы приехали прямо к обеду. Я это определил по фантастическому запаху котлет, прорвавшемуся к нам в автобус. |