Онлайн книга «С горячим приветом от Фёклы»
|
– Эй, бешеный! – Яшка дернул меня за рукав. – Ты это, насчет Верки забудь, ладно? Даже не смотри в ее сторону. Я тут же встал в позу. Ну так, заугрюмился: – Чего это? – Да того! – Яшка нервно моргнул. – Ржавый с тебя шкуру спустит. «Пусть только попробует!» – подумал я и тут же решил смотреть на Верку весь вечер не отрываясь. * * * Хотя, честно говоря, смотреть там было не на что. Верка как Верка. Ну разве что высокая. Она тоже сидела на галерке – прямо напротив нас. Вся такая заоблачная. Хи-хи, ха-ха. Глазами хлопает, сережками звякает. Ну вылитая Верка! На сцену вышла Ирмандрейна с микрофоном в руке. «Она, оказывается, еще и певица. С ума сойти можно!» – Дорогие ребята! – завела Ирмандрейна. – Добро пожаловать в республиканский оздоровительный центр «Пущанская сказка». Все заулюлюкали. А я просто кивнул. Ну а что? Тут даже компьютерный центр есть. И правда сказка! Пока Ирмандрейна надрывно вещала о том, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались, Гнусик вдруг прижался ко мне и жарко зашептал в ухо: – Вон Верка! Видишь? – Да уж догадался. – Я отодвинулся и подтянул плечи повыше. Терпеть не могу, когда кто-то трогает мои уши. Но Гнусика это не остановило. Он уже чуть ли не в голос стал изливать мне подробности Веркиной биографии. Всё про нее выложил. И про опекунов из Италии – она же тоже детдомовская, но раз в год ездит к ним на лечение, – и про то, что ей уже двенадцать, и про фамилию. Она, оказывается, Коновалова. Я так удивился. Подумал, как эта заоблачная Верка может быть Коноваловой. А потом она засмеялась, и я понял, что – запросто. Потому что там такой смех! Одним словом – разоблачительный. – Они с Ржавым в прошлом году встречались, – заговорщицки прошептал Гнусик и вдруг поник: – А потом она его бросила! «Ну хоть одна хорошая новость!» – подумал я. Но Гнусик тут же всё испортил: – Это еще не точно! Может, помирятся. Дальше я его уже не слушал. Потому что увидел, как Ирмандрейна взмахнула рукой и на сцену выплыла Маечка. Она села на стул, а какой-то патлатый в клетчатой рубашке поставил перед ней виолончель. Я чуть зубы не искрошил от досады. «Могла бы и меня попросить, а не этого клетчатого». Но Маечке, видно, и самой было тошно от всех этих клеточек. Она даже глаза закрыла! А потом – РАЗ – и заиграла. Я в музыке, конечно, не настолько силен, но играла она просто невозможно здорово. У меня даже челюсть отвисла. И не только у меня. Даже Верка – и та перестала валить коней своим хохотом. Просто скривилась, как Лимоноедова. Небось из зависти. Больше точно не из-за чего. А Маечка всё играла. Она размахивала смычком, как фея – волшебной палочкой. Нанизывала на него звуки, растягивала их, будто сливочную помадку, опускала почти до земли и снова подбрасывала вверх. Они рассыпáлись по воздуху, словно шарики сладкого попкорна, и кружились, кружились, кружились. У меня закружилась голова. Так сильно, что сразу захотелось прилечь. Пришлось встать. – Ты куда это собрался? – всполошился Яшка. – Еще же концерт не закончился. – Мре радо рамзяться, – пробормотал я. – У меня даже язык закружился и сам в себе запутался. Ну как-то так. – Чего? – уточнил Яшка. – Тебе плохо? – Наоборот, хорошо, – сказал я и пошел. Странно, но меня никто не остановил. В интернате – там постоянно дергали: «Куда идешь, зачем, почему?» Здесь нас никто не замечал. Ну, интернатовских. Мы были точно невидимыми для остального мира. – Невидимки в сказках тоже нужны! – заявила Фёкла. – Ну конечно! – Я решил с ней не спорить, чтобы она ушла поскорее. Но она не ушла. И хитро сощурилась. – Чтобы ты знал, они там – главные персонажи. Просто об этом никто не знает. – До поры до времени! – пообещал я. – Посмотрим-посмотрим, – зевнула Фёкла. Она, видно, хотела еще что-то сказать, но я уже зашел в комнату и громко хлопнул дверью. – И не стучи. Всё равно не открою! – сказал я строго и схватился за альбом для рисования. Ада Семёновна вручила мне его перед ужином. – Сева, и чтобы больше никаких стен, – предупредила она. – Здесь тебе не интернат. Я сказал: – Спасибо, это и так понятно. Хотя на самом деле ничего понятного здесь не было. Потому что мы вроде бы уехали из интерната, а он взял и приехал в лагерь вместе с нами. Может, потому, что интернат – это не стены и шторы. Интернат – это мы, дети. Я раскрыл альбом и нарисовал человечка. Он сидел у окна и задумчиво смотрел на небо. Оно было усыпано сладкими комочками попкорна. Розовыми, потому что желтый карандаш затупился, а точилки у меня не было. Я вдруг подумал, что розовый – слишком девчоночий цвет для моего Нарисованного, и придумал для него подружку. Она тоже сидела у окна в обнимку с виолончелью. «Чего-то не хватает!» – я взял и пририсовал подружке ресницы. У нее было такое заоблачное лицо, прямо как у Верки, но глаза смотрели серьезно – точно как Майкины. Это потому, что у них с моим Нарисованным всё было серьезно. Я так это понял. Ресницы получились неаккуратными. Я стал делать ретушь и в итоге всё испортил. Вокруг подружкиного глаза расползлось пятно, похожее на фингал. «А как красиво всё начиналось», – подумал я и перевернул страницу. Придется рисовать сначала. Я снова изобразил подружку. Только уже не заоблачную, а с нормальным лицом и веснушками. Посадил ее за стол и нарисовал кусок пирога. Большой такой, пусть наедается. А то кожа да кости – смотреть больно. Пока подружка жевала пирог, я нарисовал плиту. А рядом с ней – подружкину маму. Она ушла из притона и превратилась в обычную хозяйку, пахнущую оладьями. И теперь у них на кухне нет места наркотикам. Только котлетам, кастрюлям и счастью. Я там много чего нарисовал. Шкаф с розовым платьем, чтобы подружка могла красоваться в нем перед зеркалом. Плюшевого утенка. И лошадь с волнистой гривой. В общем, всё то, чего у Майки не было. Так пусть хоть у этой будет. Я изрисовал весь альбом. И даже обложку зацепил – столько идей из меня посыпалось. Я так разошелся, что уже хотел идти к Аде Семёновне и просить еще один, но вспомнил, что после ужина она уехала обратно в город. Помогать Томочке с ремонтом. «Кстати! – пронеслось у меня. – А почему концерт до сих пор не закончился?» Я тревожно выглянул в окно и увидел Ржавого. Они стояли под фонарем вместе с Веркой, а Яшка с Гнусиком висели неподалеку – на турниках. «Неужели помирились?» Я так резко вытянул шею, что чуть не впечатался лбом в стекло. |