Онлайн книга «Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу»
|
– Всё равно что прилюдно любовью заниматься, честное слово! Я же не Саша Грей! – Кто такой Саша Грей? Бану посмотрела на него озадаченно. – Ты какой-то не от мира сего. Кафар заметно погрустнел, и Бану смилостивилась. – Не такой, а такая. Это известная порнозвезда. – И упреждающе уточнила: – Её все знают. По всему интернету про неё шутки гуляют, неужели ты не видел? – Я… редко захожу в интернет. – Кафар совсем скис. – Какой ты молодец! – подбодрила его Бану. – Значит, у тебя есть голова на плечах. – Хочешь потанцевать бачату со мной? Он был костлявый и казался невесомым. Бану представила себе, как их кости будут клацать друг о друга, и улыбнулась. – Ну давай. Кафар долго выбирал диск с музыкой и наконец нашёл бачату, которую Бану никогда не слышала ни на занятиях, ни на вечеринках. Это не была бездумная весёлая песенка, которые так любило Веретено, скорее в ней чувствовался даже некоторый трагизм, мысль, страсть. Кафар взял Бану за руки так бережно, как будто она была сложена из бумаги, и вёл так же осторожно, но потом разошёлся и повёл уверенно, словно стоял за штурвалом корабля. Внезапно Бану поняла, что ей легко, так легко, как не было ни с одним из партнёров, и, хотя Кафар исполнял незнакомые движения, она ни разу не запнулась и даже не задумалась о том, как нужно танцевать. Он оказался совсем не таким костлявым, как она думала, а мягким, даже немного зыбким. Они кружились, слившись с музыкой и друг с другом, и его колени были её коленями, его руки заканчивались там, где начиналась её талия, ей передавались его колебания, и она продолжала их с умноженным пылом, словно резонатор для камертона. Волосы Бану взлетали и падали, когда Кафар поворачивал её или наклонял до самого пола, под которым замерли мыши, прислушиваясь к звукам и вибрациям. В эти мгновения Бану поняла, что бачату можно танцевать хорошо, если настроиться на чувства своего партнёра и довериться ему полностью, а Кафар очень располагал к этому. Время растянулось, и танец никак не заканчивался, да они оба и не хотели, чтобы он прекратился. Но тут повеяло холодом – кто-то открыл входную дверь и, стуча каблуками, спустился по ступеням. Кафар вздрогнул и отпрыгнул от Бану. Вошла одна из многочисленных обезличенных девушек непонятного возраста. Эту Бану всегда принимала за умудрённую бурной жизнью и ею же потрёпанную женщину лет тридцати пяти, но потом случайно узнала, что ей шестнадцать. От всех прочих эту отличало только одно: танцевала она хорошо. – Бану! Ты что тут делаешь такое странное? Танцуешь бачату сама с собой?! – Ха-ха, как смешно, – отозвалась Бану. – Нет, правда. Что это было? Бану с негодованием посмотрела на Кафара, который отошёл в заложенный дверной проём и стоял, почти растворившись в тени. Он, как и в прошлый раз, поднёс палец к губам. – Да. Танцую сама с собой. Бачату, видишь ли, надо танцевать с тем, кого любишь. Поэтому я танцую её с собой. Покосившись в сторону Кафара, Бану увидела, что он едва заметно улыбается. – Здесь все какие-то пришибленные, причём каждый по-своему. – Бану рассказала Лейле о Кафаре, и не только о нём. – Веретено из всех сделало чудиков. – А может, они уже такими были, когда встретили его. – Ну да, одинокие сердца, пришедшие на танцы, чтобы найти кого-то. – Бану подумала о себе. – Только почему-то никто никого так и не нашёл. – А как же легендарные тринадцать пар, про которые так любит говорить Клостридия? – Кто? – насторожилась Бану. – Клостридии – это такие бактерии. От греческого – веретено. Мы их как раз проходили недавно. Кажется, они вызывают ботулизм. Бану так и зашлась от смеха. – В этом что-то есть. Но с тобой страшно иметь дело! – Я буду считать это комплиментом. Кстати, ты мне покажешь этого Кафара? Я его что-то не видела ни разу. – Да ну? Он постоянно здесь ошивается, с печальным видом, как тень отца Гамлета. – Тут многие так ошиваются. – Лейла понизила голос до шёпота. – Например, Мехти. Он женился на той неделе. Вместо того чтобы уехать в какое-нибудь свадебное путешествие, он приходит, садится в уголке и смотрит на тех, кто танцует. Причём с таким ещё страданием во взгляде, как будто я не знаю что! И без жены приходит. – И ещё этот, Тимур безногий, – подхватила Бану. – Он-то чего приходит, хочет испить чашу страданий до дна? Вот я точно тебе говорю – это Веретено с ними что-то делает! – Со мной ничего не сделало, – возразила Лейла. – Потому что он знает, что ему не светит заставить тебя пахать на него, ты же в мединституте. И ещё не скоро откинешься, ха! – Ну да, может быть. Так ты идёшь на урок сегодня? – Нет, будем танец отрабатывать с Вагифом. Противно мне смотреть, как эта Клостридия обнимается со всеми. – Ай да, опять она начала! – Лейла закатила глаза, покачала головой и пошла в зал. Пока Бану с завистью глядела ей вслед, из дальнего угла выполз безногий Тимур, и в коридоре заметно потемнело. Подруга Фатьмы, жившая в Москве, исхитрилась позвонить ей и выудить признание в том, что Фатьма собралась посетить кладбище. – Ага, на Волчьи Ворота едешь? – Да, дело вышло. – Отлично. Там ты мне и нужна. Фатя, гурбан олум [21], сделай для меня одну вещь! – Выкладывай, что у тебя. – Фатьма вздохнула, поняв, что сейчас ей надают поручений. Перехватив плечом телефонную трубку поудобнее, она принялась резать лук. Она хоть и жила одна, любила готовить для самой себя: это вносило в полную опасных неожиданностей жизнь приятную размеренность и надёжность. Запах оладий, которые жарила по утрам Фатьма, разносился по всей улице, и некоторые прохожие даже останавливались посреди дороги, зачарованно принюхиваясь. Радуясь, что в этот раз обошлось без дальних поездок в сомнительных компаниях, Фатьма попросила таксиста остановиться у одного из многочисленных цветочных киосков, расползшихся по длине всей дороги, ведущей к кладбищу. Она купила двенадцать красных гвоздик. Фатьма давно не бывала здесь, и её удивляли произошедшие за два десятка лет перемены. Серпантинная дорога уже не казалась такой крутой и опасной, как в детстве, а мрачный холм, нависавший над шоссе, теперь был сплошь застроен новенькими коттеджами. «Весело, должно быть, жить в особнячке с видом на кладбище», – подумала Фатьма. Судя по унылому виду домов, они тоже так считали. Скорее всего, в них никто и не жил. Зато оживление царило в многочисленных ресторанах и «шадлыг эви», вертепах для свадебных торжеств, выглядевших очень уместно на фоне полузаброшенного кладбища, простиравшегося на много километров вширь. Здесь собирались любители потанцевать на костях. Когда окна дворцов счастья пламенели в ночи, подобно глазам адских гончих, и кошмарная музыка лилась из всех щелей, дикие собаки и души покойников опасливо подходили к парадным дверям, с тоской и надеждой заглядывая внутрь. |