Онлайн книга «Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу»
|
В побагровевших от нечистот водах некогда курсировали огромные слепые сомы, которых ловили местные бомжи и полукриминальные элементы. Теперь даже полиция избегала появляться у озера: слишком много мусора, слишком много неприятностей. Здесь, на берегу, шеф остановил машину с молчаливого согласия Сабины и повернулся к ней. Она сглотнула и вся обратилась в пульсирующую испуганную массу, которая уже не в силах была заметить медленно поднявшиеся воды озера, из которых за ними наблюдали чьи-то белые глаза. Чемпионат становился всё ближе, Бану всё реже посещала уроки, и её общение с Веретеном в неудачные дни ограничивалось подглядыванием за дверью. Иногда она являлась в школу задолго до своего партнёра, даже зная, что Веретено придёт не раньше шести часов, чтобы ощутить его незримое присутствие, – школа дышала им, стены подрагивали от звучавшего в них недавно голоса, подвал превратился в независимый живой организм, а Учитель был его сердцем. Бану продолжала худеть. Она связывала это с интенсивной подготовкой: их танец был на порядок сложнее, чем у соперников, и ей приходилось много растягиваться и давать нагрузки на спину. Ещё несколько месяцев назад она послала бы в пекло любого, кто сказал бы, что ей придётся снова истязать себя физическим трудом по нескольку часов в день. Но теперь всё стало не важно. Всё, кроме Веретена. Бану было обидно, что он никогда не узнает: она выступает ради него, потому что он так хотел. Никогда не сможет он этого оценить, о нет, наоборот – однажды она перетянула спину, и обиженный позвоночник ответил на это болью, которую невозможно было скрыть. Увидев её, стоявшую, схватившись за спину, Веретено подскочило к ней и позлорадствовало: – Спина болит? Мало тебе! «Спасибо и на этом», – подумала Бану и ответила: – За что вы меня так ненавидите? Веретено искренне возмутилось: – Почему ты это взяла? Ты уже не первый раз такое говоришь. – Вас так радуют мои страдания. – А ты страдаешь? – Да, ужасно. – Почему? Зачем такая красивая молодая девушка… э, женщина должна страдать? – От неразделённой любви. – Да-а-а?!! – Веретено оживилось, как провинциальная сплетница, у которой муж давно помер, а дети вступили в брак и уехали в другие города. – К кому? К Вагифу? – Вы что, издеваетесь? А что сразу не к Руслану? – Ну Руслан, он старый, – осторожно сказало Веретено. – Не сильно старше вас, – мстительно ответила Бану. – Ну спасибо. – Веретено так обиделось, что обуздало своё любопытство и гордо удалилось. Спина прошла, и Бану с Вагифом решили потанцевать просто так, для удовольствия. В самый разгар танца Вагиф, который каким-то чудом умудрился запомнить всю школу в лицо, затормозил и присвистнул: – Это там не Гюнай идёт? – Какая Гюнай? – Ну Гюнай Салаева. Бану не знала никакой Гюнай, ни Салаевой, ни с другой фамилией, поэтому она пожала плечами и попыталась возобновить танец, но Вагиф стоял столбом. – Что с ней случилось? – А что с ней не так? – Бану вгляделась в женщину преклонного возраста, которая почему-то отчаянно молодилась и вырядилась как на панель. – Она постарела. – Все люди стареют. – Ей было лет двадцать пять, не больше! – Судя по всему, последний раз ты её видел тридцать пять лет назад. Кстати, как это возможно? – Ей было двадцать пять в прошлом году! – Быстро же она постарела. – Вот я и говорю! Может, это не она? Вроде она. Даже я эту куртку её помню. Точно она. Вай, что с ней случилось? Гюнай, привет! – Вагиф замахал руками, как отшельник на необитаемом острове, увидевший на горизонте корабль. Гюнай помахала в ответ. – Только не вздумай спрашивать, что с ней случилось, – спохватилась Бану. – Почему? – Потому что это нетактично. – Разве? Привет, как дела? А что с тобой случилось? Ты как будто старше стала. Гюнай покраснела, и это было заметно даже под слоем белой пудры, её глаза наполнились слезами, и она помотала опущенной головой. – Я не знаю, – прошептала она. Вагифу стало неловко, а Бану была вне себя от ярости. Но случай Гюнай её заинтересовал. Она давно заметила странную особенность женщин и девушек, ходивших на сальсу, – почти все они выглядели сильно старше своих лет, особенно те, кто наиболее тесно и тепло общался с Веретеном. Но так, чтобы постареть на добрую тридцатку в одночасье, – этого ещё не случалось. Гюнай ушла, а Бану, не теряя времени на распекание партнёра за бестактность, спросила: – Ты давно её знаешь? – Она сюда два года ходит. В том году вышла замуж, потом пропала на время, а недавно снова вернулась. Интересно, что с ней стало. – И что, хорошо танцует? – Так да. Не очень. Не так, как ты. – У неё тут много друзей? – Нет, не видел особо много. А что ты спрашиваешь? – Просто любопытно. Надо же понять, за что её постигла кара небесная. – Что-что? Кара небесная? Что это? – Забудь. Из мужской раздевалки выскочило Веретено, пышущее здоровьем и юностью, несмотря на упорно пробивающуюся седину и некоторое количество морщин. «Хотелось бы знать, что это он делал в мужской раздевалке», – подумала Бану. Учитель подлетел к ней, взял под руку и повёл в уголок, шепча по пути на ухо: – Ну, расскажи мне, кто заставляет тебя страдать? – Не скажу. Зачем вам это знать? – Ну если не Вагиф, то кто? Махмуд? – Я похожа на извращенку? Веретено захихикало. – Может, тогда Джаваишир? – Уже теплее. – Где теплее? – Я имею в виду, вы ближе к тому, чтобы угадать. – А-а-а. Неужели Джафар? Бану раздосадованно фыркнула. – Ещё теплее. – Что, наверное, Лопе? – Пф. – Так и не скажешь? – Мучайтесь. – Любишь ты всех мучить. – Веретено протянуло шаловливую ручку и погладило Бану по носу. «Хорошо, хоть не дёрнул, по своей привычке», – подумала Бану. Вечером она вдруг вспомнила Гюнай и её внезапное старение и перепугалась не на шутку. Кажется, она начала улавливать некую закономерность. В страхе Бану вертелась перед зеркалом, надувала щёки, чтобы разгладить гипотетические носогубные складки, и даже ударила по возможному старению ядерным маминым кремом для тех, кому за сорок пять. Наконец она успокоилась, увидев, что пока ещё выглядит молодо, и легла спать пораньше. |