Онлайн книга «Вампитеры, фома и гранфаллоны»
|
ДЕРБИ: Еще бы! СИЛЬВИЯ: Там постскриптум: «Поскорее выздоравливайте!» (Она кладет письмо на стол.) А письма из Вермонта нет? ДЕРБИ: Вермонта? СИЛЬВИЯ: В прошлом месяце, когда у меня было плохое настроение, я написала, как теперь понимаю, глупое, полное эгоизма и жалости к самой себе письмо молодому врачу, о котором прочитала в «Домашнем женском журнале». Мне стыдно! Я живу в постоянном страхе, меня просто трясет от мысли, что он может написать мне в ответ – если вообще напишет! ГЛОРИЯ: Да что он сможет вам написать? СИЛЬВИЯ: Про то, что мир полон реальных страданий, многие люди не знают, что они будут сегодня есть, и существуют сотни тысяч бедняков, которые никогда за всю свою жизнь не посещали врача. А у меня есть все – и нежная забота, и последние чудеса науки и медицины! СЛЕДУЮЩАЯ СЦЕНА Коридор перед палатой СИЛЬВИИ. На двери табличка: «ВХОДИТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО С УЛЫБКОЙ!» ФРАНКЕНШТЕЙН и ЛИТТЛ готовятся войти. ЛИТТЛ: Она здесь? ФРАНКЕНШТЕЙН: Все, что не внизу, все здесь. ЛИТТЛ: И все, полагаю, слушаются того, что здесь написано. ФРАНКЕНШТЕЙН: Это компонент терапии. Тут мы лечим не один конкретный орган, а всего пациента. ГЛОРИЯ выходит из палаты и, плотно закрыв дверь, начинает громко плакать. ФРАНКЕНШТЕЙН (ГЛОРИИ, раздраженно): Плакать? И так громко? В чем дело? ГЛОРИЯ: Дайте ей умереть, доктор Франкенштейн. Ради бога, дайте ей умереть! ЛИТТЛ: Это ее медсестра? ФРАНКЕНШТЕЙН: Чтобы работать медсестрой, у нее не хватает мозгов. Это паршивый косметолог. За сотню долларов в неделю она занимается лицом и прической нашей пациентки. (ГЛОРИИ) Вы перешли все границы, красота. Вы уволены. ГЛОРИЯ: Что? ФРАНКЕНШТЕЙН: Забирайте свой чек и проваливайте! ГЛОРИЯ: Но я ее ближайший друг! ФРАНКЕНШТЕЙН: Ничего себе друг! Вы же только что попросили меня ее вырубить. ГЛОРИЯ: Во имя милосердия! ФРАНКЕНШТЕЙН: Вы уверены в существовании рая? Хотите отправить ее туда, где она сразу же получит крылья и арфу? ГЛОРИЯ: Про рай ничего не знаю. Но ад есть. Он там, в этой палате, и вы – его изобретатель. ФРАНКЕНШТЕЙН (уязвленный, медлит несколько мгновений перед тем, как ответить): Боже! Какие вещи способны говорить некоторые люди! ГЛОРИЯ: Пора тем, кто любит, усилить наконец свой голос. ФРАНКЕНШТЕЙН: Любит. Любовь… ГЛОРИЯ: Вы даже не знаете, что это такое. ФРАНКЕНШТЕЙН: Любовь. (Обращаясь скорее к самому себе, чем к ней.) Есть у меня жена? Нет. Любовница? Тоже нет. В своей жизни я любил только двух женщин – мать и женщину, которая лежит там, в палате. Я только что окончил медицинскую школу, а моя мать умирала от рака всех органов. «Отлично, умник, – сказал я себе, – ты такой крутой доктор из Гейдельберга. Посмотрим, как ты спасешь от смерти свою мать». Но все мне говорили, что я ничего не смогу для нее сделать, и тогда я ответил: «Пошли к черту. Я сделаю все, что нужно». А они решили, будто я чокнутый, и на время поместили меня в психушку. Когда я вышел оттуда, она уже умерла – как и пророчили те умники. Но они не знали, на какие чудеса способна техника. Я, правда, тоже не знал, но решил выяснить. Отправился в Массачусетский технологический институт, где начал изучать механику, электротехнику и химию – долгих шесть лет! Жил на чердаке, ел черствый хлеб и сыр, который обычно кладут в мышеловку. Когда я закончил МТИ, я сказал себе: «Отлично, парень! Вероятно, ты – единственный на земле человек, достаточно образованный, чтобы заниматься медициной двадцатого века». И я стал работать на клинику Керли в Бостоне. Туда привезли женщину – настоящую красавицу снаружи и полный хаос внутри. Она была точь-в-точь как моя мать. Вдова миллиардера, оставившего ей полмиллиарда долларов. И никаких родственников. А умники опять заявили: «Эта женщина умрет». А я ответил: «Заткнитесь и слушайте! И я объясню вам, что мы будем делать». Молчание. ЛИТТЛ: Да, неплохая история. ФРАНКЕНШТЕЙН: Это история о любви (ГЛОРИИ). Эта история любви началась задолго до того, как вы родились, крупный специалист по любви. И она все еще продолжается. ГЛОРИЯ: В прошлом месяце она попросила меня принести ей пистолет. Хотела застрелиться. ФРАНКЕНШТЕЙН: И вы думаете, мне об этом не известно? (Показывает пальцем на ЛИТТЛА). Примерно тогда же наша пациентка написала мистеру Литтлу письмо, где попросила его: «Привезите мне цианид, доктор, если у вас есть сердце». ЛИТТЛ (неприятно удивленный): Вы знали про это? Вы… читаете ее почту? ФРАНКЕНШТЕЙН: Именно так мы можем выяснить, что́ она действительно чувствует. Порой она пытается нас одурачить – притворяется счастливой. Я ведь говорил вам про сломавшийся транзистор? Это было в прошлом месяце. Мы, может, и не узнали бы про поломку, если бы не читали ее почту и не слушали, что она говорит таким недоумкам, как наш бывший косметолог. (Воодушевившись.) Слушайте! Идите туда, к ней! Можете оставаться там, сколько хотите, и задавать любые вопросы. А потом, когда вернетесь, расскажете правду: она счастливая женщина или же живет в аду? ЛИТТЛ (раздираемый сомнениями): Я… ФРАНКЕНШТЕЙН: Идите! А я должен кое-что еще сказать этой юной леди – этой Мисс Убийство-из-жалости года. Я хочу показать ей тело, пару лет пролежавшее в гробу. Пусть посмотрит, как привлекательна смерть. Она ведь смерти хочет для своей подруги! ЛИТТЛ отчаянно ищет, что сказать; наконец, мимикой дает понять, что хочет быть честным и справедливым до конца, и отправляется в палату. СЛЕДУЮЩАЯ СЦЕНА Палата. СИЛЬВИЯ одна, лицом отвернувшись от двери. СИЛЬВИЯ: Кто там? ЛИТТЛ: Друг. Вы написали мне письмо. СИЛЬВИЯ: Я многим писала. Могу я на вас посмотреть? (ЛИТТЛ подходит.) (СИЛЬВИЯ смотрит на него с растущей симпатией.) Вы – доктор Литтл, семейный врач из Вермонта. ЛИТТЛ (вежливо поклонившись): Миссис Лавджой! Как вы себя чувствуете? СИЛЬВИЯ: Вы принесли мне цианид? ЛИТТЛ: Нет. СИЛЬВИЯ: Я бы сегодня все равно не стала принимать яд. Такой чудесный день! Хочется им насладиться. Завтрашним, кстати, тоже. Вы приехали на белоснежном коне? ЛИТТЛ: В голубом «Олдсмобиле». СИЛЬВИЯ: А как же ваши пациенты, которые любят вас и кому вы так нужны? ЛИТТЛ: Другой врач заменяет меня, а я взял отпуск на неделю. СИЛЬВИЯ: Не ради меня? ЛИТТЛ: Нет. |