Книга Труды и дни мистера Норриса. Прощай, Берлин, страница 68 – Кристофер Ишервуд

– Не знаю. Во мне, наверное, много от папаши. Тебе бы понравился мой папаша. Ему на всех ровным счетом наплевать, но делец он потрясающий. Примерно раз в месяц напивается в стельку и распугивает всех мамашиных благопристойных друзей. Это он разрешил мне поехать в Лондон и учиться играть на сцене.

– Школу небось бросила совсем девчонкой?

– Вот чего я всегда терпеть не могла. Я так подстроила, чтобы меня оттуда выгнали.

– Как ты ухитрилась?

– Взяла и сказала директрисе, что у меня будет ребенок.

– Не может быть, Салли.

– Честно, так и сказала. Был ужасный скандал. Они специально пригласили врача, чтобы он меня осмотрел, и послали за родителями. А когда оказалось, что ничего такого нет, все возмутились, что я их надула. Директриса сказала, что девушка, способная только помыслить о такой мерзости, не может оставаться в школе и совращать учениц. Так я вырвалась из школы, а потом стала капать папаше на мозги, чтобы он отпустил меня в Лондон, пока он, наконец, не сдался.

В Лондоне Салли обосновалась в дешевой студенческой гостинице. Несмотря на строгий надзор, ей удавалось проводить большую часть ночей у мужчин.

– Первый мой соблазнитель не понял, что я девственница, я ему потом призналась. Человек он был потрясающий, я его обожала. К тому же в комедийных ролях ему не было равных. Он еще прославится когда-нибудь.

Через некоторое время Салли стала сниматься в массовках и, наконец, получила небольшую роль в гастролирующей труппе. Потом она встретила Диану.

– А в Берлин ты надолго? – спросил я.

– Бог его знает. Работа у «Леди Уиндермир» всего на неделю. Я туда попала через человека, с которым познакомилась в «Иден Баре», он сейчас в Вене. Надо бы еще раз позвонить людям с киностудии. Есть еще один старый противный еврей, который иногда вытаскивает меня в свет. Все время обещает контракт, но на самом деле хочет только переспать со мной, старая свинья. Мужики в этой стране просто омерзительны. Ни гроша за душой, и при этом считают, что ты им отдашься за плитку шоколада.

– И что же ты думаешь делать, когда теперешняя работа кончится?

– Ну, немного денег мне присылают из дома. Мамаша уже припугнула меня, что перестанет помогать, если я в скором времени не вернусь в Англию. Родители, разумеется, думают, что я здесь с подругой. Если бы мамаша только знала, что я осталась одна, ее бы точно хватил удар. Как бы то ни было, скоро у меня будет достаточно средств, чтобы себя прокормить. Для меня тянуть из них деньги – просто нож острый. Из-за кризиса дела у отца тоже плохи.

– Послушай, Салли, если у тебя будет совсем туго с деньгами, дай мне знать, хорошо?

Салли засмеялась.

– Очень мило с твоей стороны, Крис. Спасибо за заботу, но у друзей я обычно не одалживаю.

– Разве Фриц тебе не друг? – вырвалось у меня.

Но Салли, кажется, нисколько не обиделась.

– Я, конечно, ужасно люблю Фрица, но у него денег куры не клюют. А когда у людей много денег, к ним относишься совсем по-другому, сама не знаю почему.

– Откуда ты знаешь, может быть, у меня тоже куча денег.

– У тебя? – Салли зашлась от смеха. – Я поняла, что ты на мели, как только тебя увидела!

В тот день, когда Салли пришла ко мне на чашку чая, фрейлейн Шрёдер была сама не своя от волнения. По этому случаю она надела свое лучшее платье и завила волосы. Когда раздался звонок, она широко распахнула дверь и громко крикнула:

– Герр Исиву, к вам дама! – И многозначительно подмигнула. Я представил их друг другу. Хозяйку дома просто распирало от любезности. Она настойчиво обращалась к Салли «Gnädige Freulein» ^[70]. Салли в беретке, как у пажа, засмеялась своим серебристым смехом и элегантно уселась на диван. Фрейлейн Шрёдер кудахтала вокруг нее с нескрываемым восхищением и любопытством. Очевидно, такие, как Салли, ей прежде не встречались. К чаю вместо обычных ломтиков бледного и неаппетитного пирога она подала огромное блюдо с пирожными-корзиночками, выложенными в форме звезды. Фрейлейн Шрёдер принесла нам две крошечные бумажные тарелки с дырочками по краям, образующими кружево. Позже, когда я благодарил ее за столь изысканный прием, она рассказала, что всегда подавала бумажные тарелки, когда герр Риттмейстер угощал свою невесту чаем.

– Уж в этом, герр Исиву, можете положиться на меня! Я знаю, как угодить молодой даме!

– Ты не возражаешь, если я лягу на диван, дорогой? – спросила Салли, как только мы остались одни.

– Конечно, нет.

Салли сняла беретку, уселась на диване, подобрав свои миниатюрные ножки в бархатных туфельках, открыла сумку и начала пудриться:

– Я так устала. Глаз не сомкнула прошлой ночью. У меня потрясающий новый любовник.

Я начал разливать чай. Салли искоса поглядывала на меня.

– Тебя не шокирует, когда я так говорю, дорогой Кристофер?

– Ничуть.

– Но тебе не нравится это слушать?

– Меня это не касается. – Я протянул ей стакан чая.

– Только, ради бога, не корчи из себя англичанина. Естественно, касается.

– Ну, если хочешь знать, слушать это довольно скучно.

Она разозлилась больше, чем я ожидал, и, сменив тон, холодно добавила:

– Думала, ты поймешь. – Она вздохнула. – Но я забыла – ты ведь мужчина.

– Извини, Салли. Я, конечно, мужчина, ничего не попишешь. Пожалуйста, не сердись. Я просто хотел сказать, что такие вещи слегка нервируют. Мне кажется, от природы ты застенчива, поэтому и держишься так вызывающе. Я тебя понимаю, потому что и сам иногда поступаю точно так же… Только не нужно со мной этих штучек, я просто неловко себя чувствую. Даже если ты каждый раз будешь рассказывать мне, что спишь с каждым встречным и поперечным, тебе все равно не удастся выглядеть в моих глазах дамой с камелиями. Сама знаешь, что ты не такая.

– Мне тоже кажется, что я не такая. – Голос ее звучал настороженно. Она начала находить удовольствие в разговоре. Мне удалось невзначай польстить ей. – Тогда кто же я, дорогой Кристофер?

– Ты – дочь мистера и миссис Джексон-Боулзов.

Салли потягивала чай.

– А… понимаю, что ты хочешь сказать… Может, ты и прав… Значит, ты считаешь, что я должна вообще спровадить всех любовников?

– Вовсе нет. Пока они доставляют тебе удовольствие.

– Разумеется, – помолчав, мрачно проговорила она, – я никогда не смешиваю работу и постель. Для меня работа важнее всего… Но я не верю, что женщина, у которой не было романов, может стать великой артисткой.

Внезапно она умолкла.

– Крис, почему ты смеешься?

– Я не смеюсь.