Книга Я никогда не, страница 24 – Малика Атей

Я не могла понять, почему в последнее время маму так отчаянно колбасило, но чем больше она соответствовала стандартам общества, в котором вполне законно находилась, тем менее соответствующей считала себя. По всей видимости, ей все больше казалось, что ее можно осудить – за голые ноги и существование вен, за наличие ложбинки в вырезе, за еще не совсем утерянную привлекательность.

– Прям совсем поздно пришла, – услышала я мамин голос, когда она скрылась на кухне. – Ты принесла салфетки?

Я сняла слайдеры, надела домашние балетки и принесла ей на кухню две пачки салфеток.

– Конечно, неудачные салфетки, – сказала мама. – Ты решила такие выбрать?

Я купила ей однотонные сливовые салфетки и салфетки в розово-сливовую полоску – я не представляю, чем они могут не угодить.

– Это очень красивые салфетки.

– Нет, ну надо же было постараться и выбрать подходящие. – Мама смотрела на салфетки с тем же недоумением, с каким большую часть времени смотрела на меня.

Мама попросила меня принести ей телефон – она не помнила, где оставила его заряжаться. Я позвонила, звук донесся из спальни, и в дверях спальни я столкнулась с Ермеком Куштаевичем. Мы жили в одной квартире больше десяти лет, а мне все еще казалось, что он чужой человек, которого я увидела один раз на чьей-то свадьбе и никогда больше не увижу, а если увижу – не узнаю, и нас снова будут представлять друг другу. Когда мы съехались, я была уже подростком, но все еще играла и любила играть вслух. Я брала, например, пустой журнал и заполняла его, делая вид, что провожу собеседование, но Ермек как-то застал меня за этим занятием и прокомментировал его, и я больше не решалась играть, разговаривая сама с собой.

Теперь Ермек без лишней необходимости напомнил мне, какой председатель фонда – звали его не Хасен, но пусть будет Хасен – важный человек.

– У него семь пейзажей Шарденова! ^[23] – опять воскликнул Ермек.

Ермек Куштаевич возглавлял музей уже после Хасена, и ему из запасников досталось что попроще. Впрочем, благодаря перламутровым комодам и завиткам на диванах все картины в этом доме казались привезенными одним фургоном из Урумчи ^[24].

Мне то и дело приходится напоминать себе, что жизнь невозможно прожить, не совершая мелких ошибок, что я не могу быть совершенством, но как же я была зла на себя за этот обед. Я не должна была приходить, я должна была пропустить его. Начиналось все умеренно хреново – было натянуто и скучно, Ермек произнес длинную вступительную речь, по которой выходило, что они с Хасеном – тот исчезающий вид руководителей, без которых искусство в стране загнется. Мало того что он использовал преувеличенно большие слова для нестоящих вещей, он еще и использовал каждый раз одни и те же слова. Они все пользуются одними и теми же словами изо дня в день: несколько цитат из фильмов, несколько затертых пословиц, несколько детских словечек. Они не думают заново, они вообще не думают: когда думаешь, подбираешь новые слова. Потом он дал слово Хасену, и Хасен даже превзошел Ермека в пышнословии. Потом настал черед приятной жены Хасена, и не успела она набрать в легкие воздуха, как Хасен, тяжело вздохнув, отвернулся к окну. Жена Хасена говорила грамотно и неглупо, но он ее едва терпел. Он отворачивался или перебивал ее всякий раз, когда она начинала что-то рассказывать. Просто удивительно, как хасеноподобные мужики раздражаются на своих жен, считая их многословными и суетливыми, сами будучи адскими занудами. С его женой хотя бы можно было легко переходить с темы на тему и что-то обсуждать, и она говорила милые вещи, в то время как он был способен нудеть только о себе и ему казалось, очевидно, что он – невозмутимый Каа, а она – стая обезьян.

Но я недолго была независимым наблюдателем. В какой-то момент Ермек Куштаевич подмигнул мне старым глазом и сказал, показывая на меня и обращаясь к Хасену:

– Так что вот она, наша Корлаша. Магистратуры у нее, к сожалению, нет, хотя мы с Айной Аскаровной еще тогда говорили, что надо бы, но, как говорится, моя жизнь – мои университеты, она у вас быстро обучится.

Хасен покивал:

– Я считаю, для молодежи это хорошая зарплата.

– Конечно-конечно, – подхватила мама.

– У нас филонить нельзя. – Хасен посмотрел на меня сверху вниз. – У нас строго, но у нас порядок. Кто-то там говорит, что, мол, за такую зарплату столько работы, но большие деньги в молодости развращают, это ни к чему вообще.

– Главное же опыт! – сказала мама.

Я думала, отобрать квартиру – это дно, которого мама могла достигнуть по отношению к единственной дочери, но она теперь копала в этом дне большой лопатой.

Хасен предлагал мне работу ассистентом младшего администратора в своем фонде. Вернее, хуже: Ермек Куштаевич просил за меня, чтобы Хасен нашел мне работу, и хотя я была недостаточно квалифицированна для нее, Хасен милостиво согласился взять меня на испытательный срок.

Я отказалась вежливо. Должно быть, нелепость предложения умерила мое возмущение, потому что я ничего им не сказала – ни то, как я отношусь к их организации, не стала я и шокировать Хасена своим ателье. Я сказала, что не вижу себя на административной позиции и предпочитаю гибкий график. Хасен развел руками, Ермек и мама смерили меня тяжелым взглядом, как будто я совершила предательство, сравнимое с тем, которое привело к гибели Отрара.

Я сбежала, не дожидаясь десерта, и написала Бахти. Мы договорились пойти в кино, я шла в ее направлении, чтобы не стоять у маминого дома и не рисковать повторной встречей с Хасеном, а Бахти ехала мне навстречу.

Спустя полчаса, сев к Бахти в машину, я увидела на ее лице извиняющееся выражение.

– Ничего, если мы сегодня в кино не пойдем?

Я посмотрела на нее вопросительно – она только что ужасно хотела попасть на последний показ неплохой комедии.

– Понимаешь, – Бахти смотрела прямо перед собой, – мне сейчас Баке позвонил, мы с ним виделись позавчера.

– Его выпустили? – Я думала, что Баке поймали на хищении огромной суммы и что выйдет он не скоро, не в этом сезоне.

Бахти вздохнула.

– Я не знаю, как это, но его теперь выпускают гулять. Он скентовался со своим следователем – да он с кем угодно скентуется. Короче, – она тронулась с места, – мне надо к «Интерконту» ^[25] подъехать к нему, ничего?

Я кивнула.

– Это ненадолго, ладно? – добавила Бахти.

Бахти ловко припарковалась напротив «Гелендвагена». Возле него стоял молодой человек, задняя дверь справа была открыта. Мы подошли поближе, и из «гелена» показался мелкий дядька в красной бейсболке.