Онлайн книга «Самшитовый лес»
Есть такое знание, когда доказывать ничего не надо. – Ну, Дунаев, – сказал Сапожников, – они хотят гипотезу, понятную ребенку… Ладно, выручай. Есть такая гипотеза. Но я ее на тебе попробую. – Дурацкая твоя привычка лезть туда, где ты ни хрена не смыслишь, – сказал Дунаев. – А я и не лезу. Однако есть область, где все смыслят более или менее одинаково. Кроме полных кретинов. – Какая же это область? – Область здравого смысла. – Вот как раз тут у меня большие сомнения, – ухмыльнулся Филидоров. – Скажи, Дунаев, если два авторитета утверждают противоположное, имею я право не поверить им обоим? – Можешь. А конкретно? – Один великий ученый сказал, что свет – это частицы, а другой великий ученый сказал, что свет – это волна. – …Я в физике ничего не смыслю. – Да не в физике, а в здравом смысле, – сказал Сапожников. – Два авторитета не сговорились – можешь ты им не поверить обоим, обоим?.. – Так и не сговорились? – спросил Дунаев. – Фактически нет. Просто порешили считать, что у света есть признаки и волны и частицы. Порешили – и точка. – Но ведь, наверно, это установили? – Ага, – сказал Сапожников. – Но не объяснили, как это может быть. – А ты объяснил? – А я объяснил. – Кому? – Себе, конечно… Жить-то ведь как-то надо? – сказал Сапожников. – Ну и как же ты объяснил? – спросил Дунаев. – Свет не иллюзия… – сказал Сапожников. – Это штука материальная. Это установлено. Давление света и прочее. Значит, это какое-то состояние вещества. Значит, должно быть вещество, у которого возникло состояние под названием «свет». И у этого состояния две характеристики – он и на волну похож, бежит, как волна, частота колебаний и амплитуда… слово «амплитуда» понятно? – Слово «амплитуда» понятно, – сказал Дунаев. – Ну вот… он и на частицу похож, свет… бьет порциями, квантами… Слово «квант» слыхал? – Слыхал. – Ты на бильярде играешь? – Малость. – Если шары поставить вдоль борта и по последнему вдарить, что будет? – Первый отлетит. – А остальные? – спросил Сапожников. – На месте останутся… А что? – Ага… – сказал Сапожников. – Остальные стукнутся друг об друга и на месте останутся… По ним пробежит дрожь, то есть волна, а отлетит только последняя порция, то есть шар. – Квант? – спросил Дунаев. – Ага. – Ну и что из этого вытекает? – А то вытекает, что для того, чтобы последний шар отлетел, нужны промежуточные шары, которые вздрогнут и успокоятся… То есть, чтобы был свет, нужна среда, материя, в которой бы он распространялся… кок звук в воде… Покурили немножко. У Филидорова и Толи были спокойные лица людей, которые видят, как человек идет по карнизу и они не знают, окликать его или нет, поскольку не решили еще, лунатик это или верхолаз. Потом Дунаев сказал: – А кто эти великие ученые?.. Ну, которые не сошлись характерами? – Один Эйнштейн, – сказал Сапожников. – Ого!.. А другой? – А второй Бор. – Слушай, – сказал Дунаев. – Ты уж лучше помалкивай. – Я и помалкиваю, – сказал Сапожников. – А все-таки, если представить себе, что каждая элементарная частица – это вихрь более тонкой материи, ну, скажем, материи времени… – Что? – Не мешайте ему, – сказал Филидоров. – Тогда ничего противоречивого нет в том, что при столкновении двух частиц рождается пять новых, размером бóльших, чем первые две… а вовсе не обломки двух первых. – Чушь! – не удержался Филидоров. – Что же тут непонятного? – с упорством осла продолжал Сапожников. – Столкновение двух частиц рождает возмущение той материи, из которой они сами состоят… Два вихря рождают пять более крупных… Что ж тут непонятного? Обыкновенная лавина… Резонанс… детонация… Высвобождение скрытых запасов. Время, – сказал Сапожников. – Материя времени. Единственная материя, у которой все процессы происходят в одну сторону. Несимметричная… Но и ее несимметричность только кажущаяся. Так как и она заворачивается на себя… Всякий поток – это часть витка… Филидоров долго молчал. – Тогда понятно и такое явление, когда одна частица проходит, так сказать, через другую, – сказал Сапожников. – Просто вы не ту модель берете… паровозики какие-то… вагончики… Вагон сквозь вагон, конечно, не пройдет, а водоворот сквозь водоворот проходит… сам наблюдал… В Калязине… – Где? – спросил Филидоров. – Я такого института не знаю. – Я тоже, – подтвердил Сапожников. – Вода сместилась, а воронка на месте стоит… потому что условия образования воронок не сдвинулись с места… неровности дна и прочее… а вода бежит вниз к морю… – Значит, вы считаете, что время – это не условное понятие, а вполне реальная материя? – Вполне реальная, – сказал Сапожников. – Она тоже отражается в нашем сознании, а не только ее отдельные вихри, то есть тела… Таким образом, все, что мы вспоминаем, унеслось от нас не назад, как принято считать, а вперед… а мы, как воронки, на месте стоим или, как лодки, плывем медленней, чем река бежит… и тогда совсем другой метод прогноза. Все молчали. – Может быть, для этого я жил, чтобы открыть это, – сказал Сапожников. – Но помирать не хочется… Хочется, чтобы и мне кое-что досталось от общего пирога… – Вам хочется, чтобы она вернулась? – спросил Толя. – Да… – сказал Сапожников. – Почему? – Не знаю. Филидоров молчал. – Все кружится… кружится, – сказал Сапожников. – Вихри кругом. – У меня от вас тоже голова кружится, – устало проговорил Филидоров. – Пить надо меньше. – Да… – сказал Сапожников. – С этим надо кончать совсем. Душ у вас работает? – Работает, – сказал Дунаев. – Почему бы ему не работать… Филидоров сидел опустив голову и молчал. – Вам нехорошо, Валентин Дмитриевич? – спросил Толя. – Перестаньте, – сказал Филидоров. – Если долго смотреть на велосипедный насос… – сказал Сапожников, – можно додуматься до чего угодно… если, конечно, хочешь заступиться за кого-то… И Сапожников пошел в санузел. Душ был сильный и мокрый, и казалось, что струи воды летели прямолинейно. Но это только казалось. Сапожников вытер лицо и затылок сухим полотенцем и вернулся в комнату. |