Онлайн книга «Большая игра Слепого»
|
– Я же помню о вас, – усмехнулся Глеб и отдал термос, тщательно закрыв пробкой. – Вот, побалуетесь на досуге. – Спасибо, спасибо, почтенный, это просто царский подарок. – А вот вам кофе, растворимый, правда. Кипяток возьмете на кухне, думаю, кипятка не пожалеют, если, конечно, пообещаете, что никого им не ошпарите. – Что вы, что вы, почтенный! Может быть, я и сумасшедший, но не до такой же степени! Старик пил кофе. Он напоминал ребенка, которому дали долгожданный леденец: причмокивал, сопел, вздыхал, вращал глазами, облизывал языком губы, в общем, был наверху блаженства. Сиверов пока не заводил никаких разговоров, чтобы не связать свою просьбу с подарком. И лишь когда старик попросил Глеба снова наполнить крышку, Глеб негромко спросил: – Василий Антонович, это правда, что вы были главным хранителем в Смоленском краеведческом музее? – Такая же правда, как и то, что меня хотят убить. Вот вчера… – Да полно вам, Василий Антонович! – Вы мне не верите? Мне – главному хранителю Смоленского краеведческого музея? – Верю, верю… Но, по-моему, вам просто кажется. – Это может произойти в любой момент. – Надеюсь, вы не думаете, что кофе отравлен? – Кстати… – старик Скуратович насторожился, рука с чашечкой замерла. Глеб засмеялся: – Давайте я отхлебну. – Нет, но скажите, сами ли вы его готовили? Вам я доверяю, но могли провести и вас. – Да, сам, собственными руками. – Тогда я спокоен. А что вас, почтенный, собственно говоря, интересует? – Вы что-то упоминали о картинах. – Когда? Ничего я такого не говорил. – Ночью, за столом, когда мы сидели с медсестрой, с Тамарой… – А, да… Картин ваш покорный слуга в своей жизни видел огромное множество. – Вы говорили о немецкой коллекции… Старик выпалил, будто отвечал заученный урок: – Коллекция барона Отто фон Рунге прибыла в Смоленск и была принята мной 22 августа 1946 года в количестве пятидесяти двух единиц. – А что было дальше, почтенный Василий Антонович, с этой коллекцией? – Как что – принял и хранил. Хранил, пока не покинул занимаемый пост. Хранил я ее, почтенный, до 1994 года. Так что можете посчитать, сколько лет я ее обихаживал, а потом сдал в целости и сохранности своему преемнику, Круглякову Ипполиту Самсоновичу. Это имя и фамилия уже были известны Глебу Сиверову от генерала Потапчука. Пока все сходилось, и Глеб был уверен на сто процентов, что Скуратович к пропаже непричастен. Он вызывал у Глеба только симпатию и сочувствие. Так сочувствуют старому, выжившему из ума человеку: с оттенком вины за то, что ты сам сравнительно молод и здоров. – Знаете, почтенный, я вам скажу по секрету: именно из-за этой коллекции, в которой, кстати, на четыре единицы хранения больше, чем указано в бумагах, меня и хотят убить. Впервые за все время их знакомства Глеб не стал возражать и, наверное, был первым человеком, который поверил в услышанное. – Вот, слушайте, слушайте, – старик мгновенно перешел на чуть слышный шепот. Слова шелестели, едва различимые, будто срывались с губ умирающего. Глеб наклонился к собеседнику, чтобы ничего не упустить. – Так вот, в 1994 году, 15 февраля, к нам в музей прибыл один очень важный человек. Он наводил справки насчет этой самой коллекции. А ведь до этого ею никто никогда не интересовался, кроме меня. Так вот, этот человек предложил мне за очень большие деньги изъять из коллекции несколько картин. – Вы, естественно, отказались? – Наотрез, – прошептал Скуратович, – я послал его к черту, хотя человек он был очень уважаемый. И если бы я кому-нибудь сказал о том, кто мне предложил совершить подобное деяние, мне бы никто не поверил, посчитали бы за сумасшедшего. А теперь я все равно здесь, так что терять мне как бы нечего. Глеб сидел молча, боясь спугнуть Скуратовича. У того в глазах появилось осмысленное выражение. Сиверову, естественно, нужна была фамилия человека, приезжавшего в Смоленск в 1994 году и интересовавшегося коллекцией. – А вы не помните, как его звали? Старик резко дернулся: – Если я назову его имя, то я покойник. – Не волнуйтесь, не волнуйтесь, почтенный Василий Антонович, я с вами, я этого не допущу. – Сейчас вы со мной, а ночью? Ведь он может прийти ночью. – Кто? – Тот человек. – Да полноте вам, перестаньте. Сколько лет уже прошло! – Не так и много, всего каких-то два года. Может быть, он сейчас уже полковник. – Каких войск? – улыбнулся Глеб. – Какие войска, вы что! Спецслужба! Он был о т туда. Из Комитета государственной безопасности! – старик даже повысил голос. – Откуда, откуда? – словно бы не поверив услышанному, пробормотал Глеб. – В 1994 КГБ уже прекратил свое существование, так сказать, почил в бозе. – Я открою вам очень большую тайну, молодой человек, очень большую. КГБ – бессмертен! Этот мужчина был в звании майора, он трижды приезжал в Смоленск, трижды разговаривал со мной, и каждый раз брал расписку о неразглашении. – Какую еще расписку? – Он сказал, что это государственная тайна. – А почему вы ему отказали? – Я же не сумасшедший, – рассудительно сказал старик Скуратович, – разбазаривать государственные ценности. Если бы у него имелись нужные бумаги, если бы их подписал директор и дал распоряжение мне, то тогда пожалуйста, я бы отдал хоть всю экспозицию. А так, на честное слово, я поверить не мог, все-таки ценность, и немалая. – А он вам объяснил, зачем комитету понадобились картины? – Нет, не изволил. Такие люди не объясняют, и я, знаете ли, счастлив, что вскоре ушел на пенсию, продал дом в Смоленске и уехал в Москву к младшей дочери и ее мужу. – Понятно, понятно… Так фамилию вы знаете? – Чью? – Скуратович уже потерял нить рассказа. – Майора из КГБ. – Фамилию он не называл. Он лишь показал мне документ. – Я не верю, Василий Антонович, что вы не ознакомились с его документом. – Знаете, не ознакомился. Документ я видел, а фамилию он прикрывал пальцем. Но фотография в удостоверении была его. – А вы смогли бы его узнать? – Конечно! Чтобы я, с моей памятью, да не узнал! |