Книга Большая игра Слепого, страница 85 – Андрей Воронин

– Ладно, мне, в общем-то, один черт.

– Давай, приезжай в темпе.

Через полчаса черный «опель» Шелковникова остановился во дворе у входа в подъезд. Сквозь жалюзи бывший майор увидел, как его подручный, небрежно закрыв машину, бегом направился к подъезду.

Павел Павлович ждал убийцу Скуратовича в прихожей. Он уже надел свой серый элегантный плащ и незаметно придерживал его за полу – так, чтобы не отвисал карман с тяжелым пистолетом. Миша лифтом не воспользовался. Он был настолько силен, что взбегал по лестничным пролетам быстрее, чем поднимался лифт.

Шелковников услышал сопение и открыл дверь.

Когда Миша вбежал в квартиру, Павел Павлович выглянул на площадку.

– Нет там никого, я же дело знаю, не лох какой-нибудь. Пару кругов нарезал, прежде чем к тебе приехал.

– Наверное, выпить хочешь?

– Не откажусь, если ехать никуда не придется.

– Пока не надо, поедем часа через три, жду звонка.

– Значит, все в порядке, полстакана коньяка приму.

– Идем, – Шелковников кивнул, предлагая своему подручному пройти на кухню, где уже стояла на столе бутылка дорогого коньяка и два хрустальных стакана. – Ну, давай, рассказывай.

– Делов-то было на копейку, но противно. Дед оказался хлипкий, я его даже стрелять не стал, стукнул три раза по голове, череп проломил как скорлупу, затем проверил – мертвый, мертвее не бывает. И давай ноги из этой лечебницы, бегом, бегом, бегом… Через забор, в переулок, там в машину. Никого за мной не было.

– А как ты его нашел?

– Никак я его не искал, в регистратуре по телефону выяснил, в какой палате, на каком этаже, в каком отделении. Мне все и сказали. Надел спецовку, взял ящик с инструментами, кепку старую и пошел по больнице. К сантехникам там везде уважение и почет, не хуже, чем к главврачу относятся. Нечастые они у них гости. Дал пару сигарет психам, они мне показали. А когда на этаж поднялся, хотел уж было спросить, как слышу два психа между собой говорят: «Вон, Скуратовича к заведующему позвали». Я подождал с полчаса, старик из кабинета вышел, посмотрел на меня как-то странно и к туалету поплелся – а сам еле на ногах стоит, за стенку держится. Я за ним. А возле умывальника, когда он руки мыл, я его, родимого, и того… Заволок в дальнюю кабинку. Грязища там – хуже, чем на вокзале, одно слово – психи. Так все загадили, что мне кажется, от моих ботинок и сейчас воняет.

– Тебе не кажется, на самом деле есть вонь.

– Да бросьте вы, я их помыл.

Где Миша мыл свои ботинки, Шелковников уточнять не стал. Он налил ему полстакана коньяка, плеснул немного себе, поднял стакан.

– Ну, давай, Миша, за удачу, за успех.

Сам Шелковников пить не стал, лишь помочил губы. А вот его водитель и подручный проглотил коньяк залпом, даже не поморщившись.

– Я успею принять душ?

– Успеешь, только не сейчас. Надо спуститься в подвал, взять деньги.

– Что? – вскинув брови, переспросил Миша.

– Деньги у меня в подвале, – спокойно сказал Шелковников. – Мои деньги, куда хочу, туда и прячу.

– Вот никогда бы не подумал, что вы, Павел Павлович, деньги не в банке держите, а в вонючем подвале.

– Как раз в банке и держу, от половой краски, – рассмеялся Шелковников. – Пошли.

– Деньги – это всегда приятно.

Они покинули квартиру и спустились вниз. Шелковников своим ключом открыл низкую дверь, ведущую в подвалы, и, щелкнув выключателем, ступил на грязную лестницу. Тут же с мяуканьем от них бросилась пара тощих облезлых котов.

Миша осмотрелся.

– Фу, черт, блох подцепить не хватало!

– Не бойся, кошачьи блохи на людей не бросаются.

– Это как посмотреть, – забеспокоился Миша и стал спускаться по лестнице, стараясь не касаться кирпичных стен.

Но как он ни старался, все-таки испачкал плечо в побелке и грязно выругался.

– Потом почистишься, к черту! – поторопил его Шелковников.

Он уже нервничал. Неровен час, еще кто-нибудь в подвал заглянет, и тогда весь его план рухнет. Павел Павлович проклинал себя за то, что не оставил в своем подвале денег на всякий случай, если план вдруг провалится.

– Иди, иди, – подтолкнул он Мишу в спину, – а то и в самом деле блох наберемся.

Затем протянул ему связку ключей.

– Двадцать седьмой.

Миша повозился с ключами, и наконец навесной замок был открыт. Дверь со скрипом распахнулась.

Шофер заморгал, привыкая к темноте, и пошарил рукой по простенку в поисках выключателя.

– Тут у меня по-особому, – Шелковников вошел и довернул лампочку в патроне.

Яркий свет залил помещение. Здесь было довольно-таки аккуратно, хотя никто давно не убирал, и все покрылось толстым слоем пыли и плесени. Миша жадно искал глазами на стеллажах старую банку от краски, но ему попадались только стеклянные.

– Вот здесь, – Шелковников отошел в сторону и указал на большой, сбитый из неоструганных досок ящик, в каких обычно хранят картошку. Крышка ящика была заперта на ржавый висячий замок.

Шелковников принялся копаться ключом в замке.

– Черт, не получается, заело! Попробуй ты, может, у тебя рука счастливая.

Шофер, криво ухмыляясь, принялся открывать замок. Как ни странно, у него тот открылся с первой же попытки.

– И впрямь рука счастливая, – усмехнулся Павел Павлович.

– Да уж, сегодня мне масть идет, – повернув голову, ответил убийца, поднял крышку и заглянул в ящик.

На дне стояло несколько старых, поржавевших банок из-под краски.

– Ну-ка, угадай, в которой? – спросил Шелковников, запуская руку в карман и сжимая пальцами рифленую рукоять револьвера.

– Вот в этой, – указал на крайнюю шофер.

– Угадал, – сухо рассмеялся Шелковников и добавил:

– Все деньги твои, бери, заработал.

Миша навалился животом на край ящика, перегнулся, пытаясь дотянуться до жестянки. Шелковников сделал шаг вперед и, почти вплотную поднеся глушитель к затылку шофера, нажал на курок. Раздался хлопок, похожий на взрыв перегоревшей лампочки.

Миша даже не дернулся. Ноги его медленно оторвались от сухого бетонного пола, затем мелькнули перед лицом Шелковникова, и шофер боком ввалился в ящик.

Павел Павлович придержал крышку, которая готова была захлопнуться, и сделал контрольный выстрел, точно поднеся ствол пистолета к зрачку открытого глаза.

– Порядок, – звук второго выстрела показался Павлу Павловичу куда тише первого.