Книга Отдел деликатных расследований, страница 45 – Александр Макколл Смит

Так оно и продолжалось некоторое время. Когда они уже управились с каре ягненка и ждали, когда им им подадут тирамису, Ульф решил, что настало подходящее время, чтобы продолжить расспросы.

– Эти люди, которых к вам направляют на общественные работы, – сказал он, – эти…

– Эта шваль, – уточнил полковник, язык у которого поворачивался уже с некоторым трудом. – Да, что там насчет них?

– Вы упомянули человека, который ударил кого-то ножом под колено.

– Да, – ответил полковник. – Исключительно низкорослый малый. Об него споткнуться можно, если под ноги не смотреть. Просто смешно. – Он помолчал. – Эх, хотелось бы мне вам рассказать, что я для него припас.

– Знаете, а вы ведь можете рассказать, – сказал Ульф.

Полковник помотал головой, а потом прижал палец к губам, напоминая о секретности.

– Прошу прощения. Никак нельзя.

– Но я – офицер, служащий Отдела деликатных расследований, – тихо сказал Ульф. – Секретность, знаете ли, нам знакома.

Полковник призадумался.

– Полагаю, вы – сочувствующий, – сказал он.

– Естественно, – ответил Ульф, гадая, чему именно он должен сочувствовать.

– Вы же понимаете, нам пора перестать нянчиться с этими людьми, – продолжал полковник.

– Совершенно с вами согласен, – сказал Ульф.

Полковник подался вперед. Ульф заметил, что его нос практически светится; на ноздрях проступили отдельные мелкие сосуды. И все же он колебался. Ульф решил налить ему еще бокал.

– Это просто превосходный медок, – одобрительно заметил полковник.

– Человек с общественных работ, – напомнил ему Ульф.

– А, он. Нда, что ж, у меня для него имеется небольшой сюрприз, – сказал полковник и рассмеялся. – Его служба будет проходить, так сказать, с огоньком. Ха!

Ульф ждал.

Полковник отпил еще глоток.

– Обезвреживать бомбы, – шепотом сообщил он. – Вот куда я его назначил. Как вам это? Пусть это его научит, как пырять людей ножом в лодыжку.

– Под колено, – поправил его Ульф.

– Да, под колено – да какая разница. Штука в том, что пара деньков в компании бомб приведут его в чувство. – Полковник опять потянулся за бокалом. – У меня на этой работе был превосходный человек, но у него сдали нервы, и он подал рапорт о переводе. Я ему не отказал, потому что, как мне кажется, он это заслужил. Но когда я принялся искать кого-то на его место, добровольцев что-то не нашлось. Ни души, и это, боюсь, доказывает, до чего дошла страна. Тут-то я и вспомнил об этом фрукте с его подлой манерой бить людей под колено – он же подойдет идеально! Туда он и отправится. Ха!

– Но он же ничему не обучен, – указал Ульф. – Обезвреживание бомб – это ведь работа, которая требует квалификации, верно?

– Есть немного, – ответил полковник. – Но у нас имеются превосходные инструкции, знаете ли. Он может их почитать – прежде чем попытать удачу.

Ульф откинулся на спинку стула.

– Не думаю, что вам стоит это делать, – сказал он. – Не можете же вы назначать невинных гражданских лиц на работу, которую делают саперы.

– Невинных? – переспросил полковник.

– Или виновных, – ровным тоном отозвался Ульф. – Все равно они остаются гражданскими.

– Чепуха, – ответил полковник. – Это пойдет ему только на пользу. И, если начистоту, какая разница, если он подорвется. Поделом ему.

– Нет, полковник, вам не стоит этого делать, – продолжал настаивать Ульф.

Полковник воззрился на Ульфа. Атмосфера добродушного веселья, царившая до той поры за обедом, казалось, начала испаряться.

– Прошу прощения, господин Варг, но здесь командуете не вы. А я. А теперь как насчет тирамису?

– Нет, спасибо, – ответил Ульф. – Но что касается этого человека, вы не будете подвергать его никакой опасности. Дайте ему работу на кухне, чистить картошку. Или покрасить чего-нибудь. А если вы этого не сделаете, я подам на вас рапорт за преступную халатность по отношению к человеческой жизни. Вы же сами это сказали. Ваши собственные слова: что вы будете рады, если он подорвется.

– Подадите на меня рапорт? – переспросил полковник, повысив голос и чуть не дав при этом петуха. – Я – офицер на службе Его Величества – да кто поверит вашему слову против моего?

Ульф улыбнулся.

– В этом может помочь запись нашего с вами разговора, – сказал он, извлекая из переднего кармана ручку-микрофон. – Неплохое качество звука, – продолжил он. – Как это глупо с моей стороны – я забыл ее выключить. Голова стала совсем дырявая.

Полковник разглядывал его с минуту, а потом расхохотался.

– Достаточно справедливо, – сказал он. – Отправлю его на кухню.

– Спасибо, – ответил Ульф.

– Не за что, – отозвался полковник. – А теперь – я вам уже рассказывал о том, как меня откомандировали на месяц в северную Индию? Офицерские столовые у них просто высшего разряда, скажу я вам. Тигриные головы на стенах. Фантастические карри; кеджери ^[16] на завтрак и прочее в этом роде. Приятнейшее общество, отличные всадники. Выглядят просто отменно, с этими их длинными копьями, украшенными флажками. Превосходно, просто превосходно.

Выехав с базы, Ульф позвонил с дороги Анне и предложил встретиться в кафе так, чтобы его приход на работу более или менее совпал с их утренним перерывом на кофе. Она согласилась: Ульф оставил ей сообщение насчет того, что ему рассказал Блумквист, и ей не терпелось все это с ним обсудить.

– Что-то это дело проще не становится, – сказала она ему по телефону. – Мне хотелось бы услышать твое мнение.

– Иногда самые сложные дела на деле оказываются самыми простыми, – обронил Ульф.

Наступило краткое молчание.

– Самые сложные… – начала она, а потом: – Ульф, что именно ты имеешь в виду?

Ульф и сам не был в этом уверен.

– В этом-то весь смысл и есть, – ответил он. – Что он не всегда очевиден.

Вернувшись, он поставил «Сааб» на стоянку и вошел в кафе. Народу было немного, и ему удалось занять любимый столик возле окна. К этому столику он испытывал собственнические чувства, и не слишком добрые – к людям, которые сидели за этим самым столиком, когда он вошел, будто у них не было на это никакого права. Поймав себя на этих мыслях, он усмехнулся – его всегда забавляла чья-то необоснованная убежденность в праве на что-либо. Столики в кафе были общественным достоянием, и ни у кого не было на них никаких особенных прав. И все же, и все же… В том, как мы занимаем места, есть свои тонкости; мы помечаем «свою» территорию на пляже: маленький прямоугольник песка, на который мы рассчитываем вернуться после того, как поплаваем; мы устанавливаем разнообразные невидимые границы – временные, неформальные – оставляя вещи на сиденьях и скамейках: пиджак, брошенный на спинку стула, посылает сигнал, столь же недвусмысленный, как и объявление о переходе права на собственность. Это мое – я еще вернусь. Даже не думай здесь усесться.