Книга Большое небо, страница 62 – Кейт Аткинсон

Нет, таблеток Баркли девчонки не видели, и чревовещатель тоже. И Коко (по словам чревовещателя). Проиграв этот раунд, Гарри вернулся к Баркли. В гримерке возникла еще одна девушка, и вдобавок к ним туда набился Соня, так что теснота была умопомрачительная.

– Они, оказывается, у Джессики Рэббит ^[108] были, – сообщил Баркли, предъявив Гарри флакон.

– Мне вчера отдали в больнице, – пояснил Соня. – На хранение.

– М-мудак, – лаконично высказался Баркли.

– Вы как себя чувствуете, мистер Джек? – спросил Гарри.

– Замерз как собака. Закрой дверь, а?

В гримерке стояла удушающая жара. Может, Баркли и впрямь болен – на здорового человека он не похож, но он ведь никогда не похож на здорового человека. Гарри поступил, как просили, и вздрогнул: лицо Баркли омыло гримасой полнейшего ужаса. Словно узрел какую-то призрачную жуть. Рот раззявился, открыв крысиные зубы в никотиновых пятнах. Баркли трясущейся рукой указал на Гарри.

– Что? – перепугался тот: на ум пришел полуразложившийся сын, который явился на порог в «Обезьяньей лапке» ^[109], – этот рассказ в последнее время не давал Гарри спать по ночам.

– У тебя за спиной, – пропел Соня, черпая, видимо, из своего опыта выступлений на рождественских елках.

Гарри развернулся рывком, ожидая очутиться нос к носу по меньшей мере с вампиром, и увидел, что́ потрясло Баркли. На внутренней стороне двери красной краской было тяп-ляп намалевано одно слово сплошь заглавными: «ПИДО».

Ну чесслово, подумала Реджи. Хоть бы грамотно писать научились.

Из коридора нерешительно постучали, но никто ничего не сказал, так что отвечать пришлось ей:

– Войдите.

Все опять принялись толкаться, чтобы в гримерной уместился еще один человек. Из-за двери выглянула бестелесная голова чревовещательской куклы – неопознанной и отталкивающе уродливой пернатой дичи.

– Коко, уебывай! – заорал на нее дрэг-квин.

Из коридора донеслась возня – похоже, Коко там с кем-то поцапалась, – и, завершая состав этой труппы отщепенцев, в гримерную втиснулась жена Томми Холройда. Вот небось каково в Калькуттской «черной дыре» ^[110], подумала Реджи. Только здесь хуже.

– Мама! – возопило дитя, все в блестках, перьях и до сей минуты невидимое, и потянулось, желая на ручки. В голосе у девочки звучало облегчение – и ее легко было понять.

– Миссис Холройд, – сказала Реджи. – Какая встреча. До чего тесен этот мир.

Ваше имя упомянули в связи с одним из лиц, которых мы проверяем, и мы хотим задать вам несколько вопросов, если вы не против. Почему? При чем тут вдруг Томми? Ничего не понятно. Ему-то про те времена откуда знать? Он немногим старше Тины и Фи. Может, он был одним из пацанов на вечеринках? Сердце у Кристал в груди заскакало как бешеное, и Фи сказала:

– Тин, ты как? На, покури. Поставить чаю?

Судя по виду, едва ли она справится с чайником, но Кристал ответила:

– Ага, давай. Спасибо.

Про травяной или без молока смолчала – Фи таких глупостей не поймет.

Фи ее даже не узнала, когда открыла дверь.

– Это я. Тина, – сказала Кристал. – Кристина.

– Ёпта, – сказала Фи. – Ну ты глянь. Мисс Вселенная.

– Пусти меня в дом, – сказала Кристал. – Надо поговорить. Полиция расспрашивает про магический круг.

– Знаю.

Судя по всему, у судьи была дочь. Кристал была не в курсе. Звали эту дочь Бронте, и с ней произошло то же, что с ними. Фи сказала, что помнит ее, но Фи ходила на вечеринки чаще Тины. А теперь, спустя столько лет, Бронте Финч пошла в полицию – вот почему все вдруг посыпалось: прошлое и настоящее сталкиваются лоб в лоб на ста милях в час.

– И Мик тоже, – сказала Фи. – Я так поняла, он поэтому тоже какие-то имена выдал. Тебя-то нашли? Сюда уже заявлялись – я объяснила, куда им надо пойти. Мы много чего можем порассказать, а? Много имен знаем.

– Я не буду говорить ни с кем. Я на своей машине нашла вот это. – Кристал показала фотографию Карри и записку на обороте. – Предупреждение. Они угрожают моему ребенку.

Фи держала фотографию долго-долго, смотрела и смотрела, пока Кристал не забрала.

– Славно, – сказала Фи. – Славный ребенок. Мне тоже кое-что прислали.

Она порылась в сумке и добыла оттуда бумажку. Послание было не столь лаконично, однако мысль излагалась вполне доступно. «Ни о чем не говори с полицией. Если поговоришь – пожалеешь».

Судья-то, конечно, уже умер, как и многие из магического круга. Королевский рыцарь Гав-Планкетт еще дрыгался – недавно вот руиной возник на ТВ. А член палаты общин, ныне пэр, который любил… нет, не вспоминай даже, что он любил, – этот взобрался на самую верхушку и неистовствует насчет брекзита. «Зовите меня Ник, – говорил он. – Ценитель Баб Ник. Ха-ха». Всякий раз, видя его по телику, Кристал содрогалась. («Давай не будем смотреть новости, Гарри, там вечно все плохо».) У этого остались всевозможные связи со всевозможными людьми. Людьми, о чьем существовании и не подозреваешь, пока они не начнут тебе угрожать.

Кристал вырвалась в пятнадцать. Кармоди выдал ей денег горстью – грязные купюры «с лошадок»: он был пассивным компаньоном у букмекеров на ипподроме, с отмытыми деньгами Кристал знакома давным-давно. Было грязное, стало чистое – история ее жизни.

– Катись отсюда, – сказал Мик, когда она запихивала деньги в сумку.

Ты теперь слишком старая, сказал он. Ну, она поехала на вокзал, села в поезд и укатила. Проще простого, оказывается. Разворачиваешься и уходишь. Кристина бежит.

Она умоляла Фи поехать с ней, но Фи предпочла остаться – она к тому времени уже апатично подсела на наркоту. Надо было Кристал выволочь ее из этого трейлера, из этой жизни, хоть бы Фи и отбивалась. Теперь-то уже поздно.