Книга Свободная, страница 43 – Синтия Хэнд

– Что ж, как бы там ни было, я пришла сюда не для того, чтобы обсуждать нас, – заявляю я. – А чтобы поговорить об Анджеле.

– Она родила? – забеспокоившись, спрашивает он. – Что она собирается делать дальше?

– Нет, не родила, – успокаиваю его я. – Пока. Но завтра собирается рассказать обо всем Пену.

Кристиан застывает.

– Она собирается рассказать ему о своем ребенке?

– Ну, она хочет рассказать, что он вскоре станет отцом. Во всяком случае, она планирует это сделать.

– Не лучшая идея, – качая головой, говорит он. – Ей не стоит рассказывать кому-либо о седьмом Трипларе. Особенно Пену.

– Да уж, вряд ли это новость его обрадует, – признаю я. – Или осчастливит. Посмотрим, чем все закончится завтра. Анджела настроена очень решительно. Я позвоню тебе, когда мы вернемся в общежитие.

Его брови сходятся над переносицей.

– Подожди-ка. Ты пойдешь с ней?

– Она попросила меня об этом. Вернее, заявила, что я пойду. А я не стала возражать.

Его рот неодобрительно кривится.

– Тебе следует держаться от него подальше.

– Она видела меня в своем видении. К тому же Пен уже знает меня, так что вряд ли я как-то выдам себя. Но я должна пойти с Анджелой и поддержать ее.

– Ни за что. – Он пронзает меня холодным взглядом. – Это слишком рискованно. Он – ангел. И легко определит, кто ты такая.

– Вот только он еще не перешел на сторону зла.

Кристиан усмехается.

– Ты слышала, что твой отец сказал об усомнившихся в своей вере ангелах? Что они хуже Чернокрылых! Что у них нет ни капли преданности хоть кому-либо. – Он хватает меня за плечи так, словно собирается встряхнуть, но вместо этого говорит: – Ты не должна привлекать к себе внимание двуличных ангелов.

– Усомнившихся в своей вере, – поправляю я. – И я всего лишь планировала взять с собой барабан и надеть парадный костюм оркестрантов.

– Как ты можешь об этом шутить? – восклицает он. – Будь серьезнее.

Я пытаюсь отступить на шаг, но он крепко удерживает меня.

– Не ходи, – просит он. – И хотя бы раз в жизни задумайся об осторожности.

– Не командуй, – стряхнув его руки, заявляю я.

– Перестань вести себя как идиотка.

– А ты перестань обзываться, – парирую я и шагаю к двери.

– Клара, пожалуйста, – забыв о злости, умоляет он.

Я замираю.

– Всю мою жизнь… ну, вернее, со смерти мамы дядя твердил: «Не привлекай внимания. Никому не доверяй».

– Да, да, и не разговаривай со странными ангелами. – Думаю, не стоит упоминать о моей сегодняшней милой беседе с Семъйязой. – Вот только я была в ее видении, Кристиан.

– А ты, как никто другой, должна знать, что в жизни все происходит не совсем так, как нам показывают, – говорит он.

И это удар ниже пояса.

– Клара, – начинает он. – Ты была и в моем видении тоже. Что, если это означает…

Я вскидываю руку:

– Кажется, нам стоит закончить этот разговор.

Потому что я не изменю своего решения и собираюсь быть там. Рядом с Анджелой. В двух шагах позади нее. И неважно, чем все это закончится.

Так что за пятнадцать минут до полудня тринадцатого февраля, дня, который Анджела выбрала для выполнения своего предназначения, мы с ней выходим из «Робл», чтобы встретиться с усомнившимся в своей вере ангелом. Подруга решила принарядиться по этому поводу, надев фиолетовую блузку для беременных с баской, облегающие джинсы с резинкой на животе вместо молнии и кремовый вязаный кардиган, который подчеркивает ее блестящую кожу и синий оттенок волос. Она даже сделала макияж – не просто подвела глаза и нанесла темную помаду, а накрасила ресницы тушью и подчеркнула губы розовым блеском. Для февраля стоит теплая погода, так что Анджела наверняка потеет под таким количеством одежды, но все же уверенно шагает вперед, что немного удивительно для девушки в ее положении. Она выглядит здоровой, красивой и пышущей энергией.

– Я никогда не обращала внимания на это, – фыркает она, пока мы идем к нужному месту. – Никогда не задумывалась, как чувствую себя в видениях. Ну, физически. И мне до сих пор не верится, что я не замечала этого. – Она показывает на свой выпирающий живот. – Или что мой центр тяжести сместился. Или что я хочу пописать.

– Может, свернем куда-нибудь? – спрашиваю я. – Поищем туалет?

Она качает головой:

– Боюсь опоздать.

Чем ближе мы подходим к ступенькам, тем легче становится ее шаг. Кажется, она сейчас лопнет от восторга и возбуждения. Ее кожа блестит, а глаза горят от понимания, что вскоре свершится ее предназначение.

– Вон он, – неожиданно схватив меня за руку, шепчет она.

Да, это Пен. Стоит спиной к нам в сером костюме, как Анджела и описывала. Интересно, какой парень наденет костюм на встречу со своей бывшей девушкой? Он рассматривает скульптуру «Граждане Кале», чьи удрученные лица кажутся еще более скорбными на фоне яркого, залитого солнцем парка, благоухающего цветами и наполненного пением птиц.

Птицы. Я нервно оглядываюсь по сторонам. Я не подумала о птицах.

Анджела отдает мне свою сумочку.

– Ну, я пошла, – говорит она.

– Я буду прямо за тобой, – обещаю я, подводя ее к подножию лестницы.

Подруга медленно приближается к Пену. Полы ее кардигана расходятся в стороны, обнажая раздутый живот, выглядывающий из-под блузки, словно она проглотила баскетбольный мяч. Хотя она не такая уж и большая. Я вижу, как она судорожно вздыхает на последней ступеньке, но не могу определить, кому принадлежит внезапно охватившая меня нервозность – мне или ей.

Анджела касается его плеча, и Пен оборачивается.

Это, без сомнений, он, а значит, она не ошиблась на этот счет.

– Привет, Анджела, – говорит он с очаровательной улыбкой. – Рад тебя видеть.

Он наклоняется и целует ее в губы. А я стараюсь не думать о существе с серой душой, которое прячется в его привлекательном теле.

– Как дела? – спрашивает она, как будто пришла сюда только ради этого.

– Мир стал намного лучше, когда я увидел тебя.

Боже, меня сейчас стошнит.

– Ты словно видение, – продолжает он. – Руки так и чешутся нарисовать тебя.

Началось.

– Я тоже рада тебя видеть, – на мгновение сжав руки в кулаки, говорит Анджела. А затем отходит на шаг и, раздвинув в стороны полы кардигана, потирает живот.

Улыбка Пена тускнеет, пока его взгляд скользит по ее телу. Клянусь, даже отсюда видно, как побледнело его лицо. Я напрягаю слух, чтобы расслышать, что они говорят.