Книга Айла и счастливый финал, страница 33 – Стефани Перкинс

Тут заявляется Жак и трется о ногу Джошуа.

Когда Джош этого не замечает – что происходит впервые, ведь он обожает Жака, – кот недовольно фырчит и идет ко мне. Я кормлю его утиными желудочками из салата, что ела на обед, и Жак разрешает погладить себя, а потом куда-то стремительно исчезает.

Солнце пригревает все сильнее. Джош снимает футболку. Он настолько погружен в работу, что забыл о моем присутствии. И теперь он сам подобен произведению искусства. Он высок, строен и мускулист, линии его спины, плеч и рук необычайно красивы. На правой лопатке у Джошуа небольшая родинка, а на пояснице – блеклый шрам. Череп и скрещенные кости на руке идут ему сейчас, как никогда.

А… верхняя часть бедер. Пояс джинсов так и норовит съехать вниз, и это вновь и вновь привлекает мой взгляд.

Господи!

Джош вынимает из рюкзака вторую банку краски. И после нескольких минут на фоне Парижа появляется кое-что неожиданное. Ввысь взлетают небоскребы, над реками протянулись подвесные мосты. Тот тут, то там я замечаю статуи львов. А затем Джошуа рисует фламандское здание под черепичной крышей, чей фасад украшают вьющиеся розы, а рядом с ним – темно-коричневый дом с ящиками для цветов под окнами, увитыми плющом, и американским флагом на крыше. Уверена, это его дом.

Я ошибалась. Джош не просто превратил это место в настоящий домик на дереве. Он превратил его в домик на дереве с видом на весь мир. Наш мир. Париж и Нью-Йорк.

Он делает последние штрихи – дорисовывая птичек между веток дерева. Некоторые выглядят совсем как настоящие. Другие настолько причудливы, что, наверное, существуют лишь в его воображении. На весь рисунок уходит часов шесть.

Вышедший из транса Джош выглядит растерянным. Он поворачивается ко мне. А я по непонятной причине начинаю плакать. Любимый продолжает смотреть на меня, но его лицо застывает, а я продолжаю рыдать, и по моим щекам катятся невероятно большие слезы. Он склоняет голову, не отводя взгляда, а затем опускается на плед. Его глаза распахнуты, и в них плещется страх.

– Это… это так красиво, – шепчу я в восторге.

Джошуа расслабляется и начинает так сильно смеяться, что падает на спину. Его покрытые краской руки сжимают плед, а тело сотрясается от безудержного хохота.

– Не смешно, – бормочу я.

Я промакиваю лицо пледом, он же только сильнее заливается смехом.

– Теперь мне придется постирать этот плед. – Я показываю на пятна краски.

Джош медленно успокаивается. Он улыбается мне – блаженной, божественной улыбкой – и разводит в стороны свои длинные руки. Я прижимаюсь к его плечу, заляпанному зеленой краской, и он крепко меня обнимает. Я прижимаюсь ухом к обнаженной груди Джошуа, слушая, как его сердце колотится в груди, провожу руками по его телу, и он закрывает глаза. Я нежно целую его грудь. Он же приподнимает мое лицо и сцеловывает слезы.

– Спасибо, – говорит он. – Это была самая лучшая реакция. Спасибо за все.

Слова Джошуа разбивают мне сердце на кучу крошечных, хрупких осколков.

– Ты едешь домой? – неверяще шепчу я. – Почему ты не сказал, что это может случиться?

Прошла неделя с тех пор, как мы с Джошуа превратили «Домик на дереве» в наше убежище. Но сегодня слишком холодно для прогулок, поэтому мы лежим на моей кровати. Эта новость его тоже не обрадовала.

– Не знаю, – говорит он, откинув телефон в сторону. – Наверное, надеялся, что они каким-то образом… забудут про меня.

– Твои родители не забудут про тебя, это же очевидно, – начинаю я кипятиться.

– Ты бы удивилась, узнав, сколько времени мы потратили на разговоры с тех пор, как я приехал в школу, – вздыхает Джош. – Минут двадцать, если не меньше. И большую часть из этого времени мы проговорили сегодня.

Я вздыхаю в ответ:

– С днем рождения.

Родители Джошуа выбрали сегодняшний день, чтобы сообщить ему, что всю неделю выборов он проведет дома. Они хотят привлечь внимание прессы: восемнадцатилетний парень впервые проголосует за своего отца. А значит, Джошуа ждут съемка на избирательном участке, интервью после выборов и прочие сомнительные радости. У меня же день рождения только в конце июня. И значит, я не смогу участвовать в этом голосовании.

– Это так мерзко, – возмущается он. – Родители тащат меня в свой мир подлости и хотят, чтобы я подлизывался к репортерам.

– Голосовать за своего отца не подлость, – пытаюсь я возразить.

– Зато все остальное подлость, – не сдается Джош.

– Согласна, – вздыхаю я.

Но самое ужасное, что время его отлета совпадает со временем окончания наказания, когда мы могли бы посвящать друг другу каждую минуту.

– Но, – продолжаю я, – у нас хотя бы есть торт.

– Торт? – Глаза Джошуа загораются надеждой.

Я улыбаюсь и сползаю с кровати.

– Ты уже и так много сделала, – протестует Джош, хотя сразу понятно, что он не против. – Крем-брюле… Подарки…

– Только одна из подаренных вещей считалась подарком, – смеюсь я.

– Но они обе мне нравятся, – возражает Джош.

После ланча я вручила ему кривоватую лису из папье-маше, которую сделала сама. К ее заднице я приклеила фиолетовые карандаши. Другой подарок уже был настоящим – оригинальная картина одного из любимых художников-аниматоров Джошуа. Я заказала ее сразу после того, как мы начали встречаться и Джош упомянул, что его день рождения приходится на двадцать четвертое октября. Я переживала, что слегка переборщила, но, кажется, любимый искренне обрадовался обоим подаркам.

Я подхожу к мини-холодильнику и тут… что-то останавливает меня. Тишина. Я выглядываю в коридор. Там пусто. Дверь Нейта закрыта. Никого не видно. Меня накрывает волной безумия. Или, возможно, это отчаяние, вызванное надвигающейся разлукой. Моя рука застывает на ручке двери… А потом я принимаю решение и закрываю дверь.

Джош сглатывает. До этого мы старательно придерживались правил.

– Ты уверена? – говорит он, и голос его звучит глухо.

– Несомненно, – шепчу я.

– Мой день рождения становится лучше, – шепчет мне в ответ Джош.

Я выключаю свет.

– А еще темнее, – усмехается он.

Я на ощупь включаю лампу на столе и достаю из холодильника маленькую круглую коробочку с ореховым тортом, покрытым глянцевым шоколадным муссом. Зажигаю идеальный круг из свечей и тихо исполняю: «Joyeux anniversaire» ^[33]. Мелодия та же, что и в английской версии. Джош улыбается, слушая, как я пою, потому что раньше никогда этого не слышал.

– Какой страстный голос, – говорит он.

Если судить по виду моего любимого, то все происходящее ему чертовски нравится. Я же одновременно смущаюсь и получаю удовольствие. Джош закрывает глаза и задувает все восемнадцать свечей.