Онлайн книга «Уж замуж невтерпеж»
|
— Живая, — расплылся в улыбке мужик. — Голованей меня зовут. А ты кто будешь? — Гхм… Эредет, — мда, сил еще мало, да и во рту опять все пересохло. — Далеко собралась, Эредет? — продолжал улыбаться Голованя. — Я… э… — ну, не выкладывать же все первому встречному? — От бедовая голова! Я ж те сказала проверить как она, а не допытывать! — прервала нашу познавательную беседу новая героиня. У нее тоже подозрительно знакомый голос. — Аггеюшка, я только спросил, — начал оправдываться мужик. — Спросил он, как же! Кыш отседава! Я сама с девочкой потолкую, — распорядилась Аггея. — Ее Эредет зовут, — уже уходя, бросил Голованя. — Дознатчик, — усмехнулась женщины и обратила взор ко мне. Мда… именно таких и называют ЖЕНЩИНАМИ! Высокая, видная, полногрудая, толстая коса, как и положено замужней крестьянке, короной уложена вокруг головы — белая косынка не в силах скрыть ее, настолько коса велика, лицо улыбчивое, а в глазах мудрость, не та, что узнается из книг, а приходит с годами, с тяжелой жизнью, с умением радоваться мелочам. — По нраву? — усмехнулась женщина. Ох, надо ж было мне так откровенно уставится на нее. — Я… у… — краска залила не только лицо, но и шею, за уши вообще молчу. — Да не красней, не красней. Нет в том зазору, чтоб человека встретившегося тебе рассмотреть. Звать меня Аггеей, с мужем моим — Голованей обоз ведем в края дальние. А ты куда направляешься? Значит ее муж — глава обоза. Ничего удивительного, что так все слушаются. С другой стороны, да будь муж хоть королем, никто и пальцем не шевельнет, если уважения нет. Взять хотя бы меня: да, Фларимон не король, всего лишь рыцарь (с его слов, других сведений не поступало), но его слушались в Ориенроге, а меня… Ох, от меня ж ответа ждут, и, судя по взгляду Аггеи, мнение о моих способностях все ниже и ниже. — В Мальбург, — голос все еще не окреп, да и воды никто не давал. Аггея сразу догадалась, что мне требуется помощь. — Ох… Вставай, девонька, пойдем к костру. Сейчас похлебку сообразим, отвара мятного выпьешь, враз полегчает! — захлопотала она вокруг меня, помогая вылезти с повозки. Пришлось выбираться, тем более что так помогают. Ноги слегка дрожали, голова немного кружилась, но в целом состояние очень даже ничего — после всего можно было ждать худшего. — Монета твоя не пропала, не бойся, у меня она спрятана, — зашептала Аггея. — Пафнутья, вон та бабулька вредная, спать уляжется, я тебе ее отдам. Мне ничего не оставалось, как кивнуть. Да и не беспокоилась я о монете, зря что ли в поясе остальное запрятала. Вроде недолог путь к костру в центре полукруга, но рассмотреть многое успела. Обоз из десяти повозок занял целый луг. Интересно, а это много или мало — десять повозок? Семь или восемь семейств устраивались на ночлег. Вместе с ними и та самая Пафнутья — сгорбленная, в серо-синих одеждах, нос крючком, а глаза так и рыщут: "Чтоб такое углядеть, да повредничать". На одной из повозок среди разбросанных вещей устроился парень с лютней — не то менестрель, не то трубадур (никогда не различала их), что-то наигрывая и напевая: — И вызовет на поединок Не боль, не месть и не молва А только глупый звук единый — Брошенные вскользь слова! Похоже, все-таки менестрель: насколько я помню, героические сказания и баллады по их части. По моему мнению, не слишком слова попадают на мелодию, но тут дело вкуса, кому-то вообще нравятся частушечные кричалки. Хмурый мужчина средних лет — по выправке и отношению к оружию воин — сосредоточенно рубит сушняк: ровно, методично, без лишних движений. Кучка детей затеяла игру в салки, шныряя между повозками, в ожидании ужина. Две старших девочки и трое парней помогали родителям в обустройстве ночлега и приготовлении ужина. Без лишней спешки, выверенными движениями каждый занимался своим, но и в тоже время общим делом. Сколько ж дней они путешествуют вместе, что успели так сработаться? — Эредет, нам туда, — потянула меня за руку Аггея к костру. Что, опять готовить? Нет, я конечно не против, благо практика солидная (угу, на стоянках с Фларимоном и ужин у разбойников — солидно, ничего не скажешь), но после каждого раза обязательно что-нибудь случалось! Готовить меня никто не заставлял, только к роли помощника припрягли. Давая мелкие поручения, Аггея попутно знакомила с окружающими: — Это Вусала — рукодельница отменная, там сестры Дырдь и Дырея. Лук помыть надо. Вот Онежка — говорят, хорошо по руке гадает. Да, соль в том сером мешочке на третьей повозке. Там Мара возится, это… Увы, всех с одного раза я не запомню, наверное… В отличие от меня, им только одно имя новое усвоить надо. — Эредет, а муж твой где? — самой глазастой оказалась Килина. А я то надеялась, что кольцо не заметят. Размечталась! — Я… ну… нету его, — только и смогла глухо пробормотать. Глаза защипало. Ну, уж нет, не буду плакать! Хватит! — Ох, — дружно выдохнули собравшиеся женщины. — Что ж родственники то его тебя отпустили одну? — полувозмущенно-полусочувственно выдала Патыма. — Они… не… я им не нужна… — рассказывать об истинных отношениях с Хафелой и иже с нею не буду, тем более, суть этих самых отношений уже выдала. — О-ох… — еще один дружный вздох. — Теперь-то ты куда? — спросила Кирша. — В Мальбург… — И то верно, в городе все легче устроиться, работы больше, но жилье дороже, — ну, наседки точь-в-точь заквохтали. Они бы еще неизвестно сколько так охали-ахали, рассуждая о нравах, моих действиях и прочем, но оголодавшее детское и мужское население собралось вокруг костра и потребовало кормежки. Немудреная пища — похлебка, да картошка печеная — не мешала вести разговоры. Я, конечно, могу и ошибаться, но по обрывкам фраз, долетающих до моего укромного места близ одной из повозок (у костра жарковато, да и неловко как-то — не знаю я этих добрых людей, получается, навязываюсь), выходило, что говорят обо мне, а точнее о моей горькой судьбинушке. К концу трапезы мою историю знали все. Женщины сочувственно шмыгали носами, утирая концами платков глаза: бедная сиротка, молодая, да вдовая, а теперь еще и родственники мужнины выгнали. Когда ужин закончился, и всяк стал заниматься чем душе угодно, старшие женщины собрались в кружок у костра, и жена Головани запела сильным, но уж больно тоскливым голосом: — Ой, да ива-иву-ушка, Ветви по воде плывут… ох Ой, да ты моя кручину-ушка, Слезы по щекам текут… ох Вслед за ней подтянулись и остальные: — Ой, да ива-иву-ушка, |