Онлайн книга «Алая река»
|
Совёныш оборачивается, натыкается на затяжную улыбку Лафферти. – Спиртное не продаем. – Я пошутил, – поясняет тот. Совёныш с мрачным видом ставит стаканчики на стойку. – Где здесь туалет? – спрашивает Лафферти. В тоне – ни намека на дружелюбие. – Туалет не работает, – отвечает Совёныш. Как же, не работает! Вон она, дверь в дальнем конце зала, и что-то не видать таблички «Ремонт»… Барменша в вязаной шапке отводит взгляд. – А другого что, нету? – спрашивает Лафферти. Обычно нам, патрульным, не отказывают. Все понимают: мы не в офисе торчим, а катаемся целый день. Без общественных туалетов нам никак не обойтись. – Нет, – цедит Совёныш. – Что-нибудь еще желаете? Молча расплачиваюсь. Иду к дверям. В обед будем у Алонзо кофе пить. Алонзо пускает нас, копов, в свой заплеванный сортир, даже если ничего не покупать. Алонзо улыбается. Алонзо знаком с Кейси. Алонзо известно, как зовут моего сына, и он не забывает о нем справиться. * * * – До чего славные ребята, – выдает Лафферти, когда мы выходим из кафе. – Просто душки. В голосе – горечь. Он оскорблен в лучших чувствах. Впервые мне жаль его. Про себя я думаю: «Добро пожаловать в Кенсингтон. Зато не будешь больше гнать, что тебе все о нашем районе известно». * * * Смена заканчивается. Паркуюсь на стоянке. Проверяю машину тщательнее обычного – Лафферти ведь смотрит. Вместе топаем в офис отчитываться перед сержантом Эйхерном. Тот уже у себя в кабинете. На самом деле помещение – коридорный «аппендикс» с бетонными стенами, которые «потеют», едва включишь кондиционер. Но это Эйхернова личная территория. Он даже табличку на дверь повесил: «Без стука не входить». Мы послушно стучимся. Эйхерн сидит за столом и таращится в компьютер. Без единого слова, без единого взгляда на нас принимает отчет. – Доброй ночи, Эдди, – бросает он вслед Лафферти. Я медлю в дверях. – И вам, Мики, доброй ночи, – произносит сержант Эйхерн. С упором на «вам». Говорить или нет? Решаюсь. – Извините, уже известно что-нибудь о сегодняшней жертве? Сержант Эйхерн тяжко вздыхает. Смотрит на меня поверх экрана. Трясет головой. – Пока нет. Никаких новостей. Эйхерн – невысокий, щуплый, седой и голубоглазый. Не то чтобы некрасив – просто комплексует из-за роста. В нем пять футов восемь дюймов [5], во мне – двумя, если не тремя дюймами больше. При разговоре со мной Эйхерн обычно становится на цыпочки. Сейчас он избавлен от этого. – Совсем никаких? – переспрашиваю я. – Разве эту женщину не опознали? Эйхерн снова качает головой. Что-то я ему не верю. Странный он – никогда всех карт не раскроет, даже если нет причин для секретности. Видимо, таким способом дает понять, кто здесь главный. Меня Эйхерн недолюбливает. Наверное, из-за промаха, который я допустила вскоре после перевода из другого района. Сержант тогда, на планерке, выдал неправильные сведения о преступнике, который был в розыске, а я подняла руку и прямо указала на ошибку. Лишь потом поняла, что это было неправильно. Следовало промолчать, дождаться конца планерки и сказать Эйхерну все наедине. Я поставила его в неловкое положение при подчиненных, это факт; но большинство сержантов спустили бы эпизод на тормозах или обратили в шутку. Эйхерн же так на меня глянул, что жуть взяла. Мы с Труменом решили, у сержанта с тех пор на меня зуб; при всяком удобном случае мы развивали эту тему. Однако за легкомысленными репликами мы оба, как я теперь понимаю, скрывали серьезную озабоченность. – На панели я эту женщину не видела, – говорю я. – Это к вопросу о роде ее занятий. – Ее род занятий меня не волнует, – цедит Эйхерн. С языка вот-вот сорвется фраза «А должен бы волновать!». Факт важный. Означает, что погибшая либо недавно перебралась в наш район, либо оказалась здесь случайно. Мы, патрульные, лучше всех знаем свои участки. Мы постоянно на улице, заглядываем в каждый дом, в каждое новое заведение, общаемся с людьми. Сотрудники Восточного отдела, по крайней мере, задали мне этот вопрос – заодно с рядом других. Именно поэтому я покидала место преступления чуть успокоенная. Воздерживаюсь от комментариев. Постукиваю пальцами по дверному косяку. Разворачиваюсь. Пора уходить. Эйхерн останавливает меня вопросом. Причем глядит по-прежнему в компьютер. – Как там Трумен, Мики? Тушуюсь. Не ожидала такого. Вымучиваю: – Хорошо, должно быть. – Вы с ним не контачите, что ли? Пожимаю плечами. Порой не поймешь, с какой целью Эйхерн затрагивает ту или иную тему. Но цель есть всегда. – Странно, – продолжает сержант. – Я думал, у вас отношения. Он поднимает глаза. Визуальный контакт на целое мгновение продолжительнее, чем это считается приличным. * * * По пути домой набираю бабушкин номер. Мы редко созваниваемся. Еще реже встречаемся. Когда родился Томас, я решила: его детство будет кардинально отличаться от моего. То есть в жизни моего сына должен быть минимум общения с Ба, да и со всеми О’Брайенами. Из необъяснимого чувства – словно чем-то обязана семье – я переступаю через себя, устраиваю для Томаса ритуальные визиты к Ба перед Рождеством или сразу после. Периодически звоню по телефону – чисто с целью убедиться, что Ба еще жива. Она выражает недовольство, но, я уверена, ничуть не тяготится ситуацией. Во-первых, никогда сама не звонит. Во-вторых, не предлагает посидеть с Томасом – даром что достаточно энергична для работы в кейтеринговой компании и для подработки в «Трифтвее» [6]. Вот интересно – если я с ней контактировать перестану, Ба догадается мой номер набрать? Вряд ли. – Чего надо? – бурчит Ба после седьмого гудка. Она всегда так отвечает. – Это я. – Кто «я»? – Мики. – А, – тянет Ба. – По голосу-то и не признала. Молчу, перевариваю. Застарелое чувство вины, вот это что. – Бабушка, ты о Кейси давно слышала? – А тебе какое дело? – осторожно уточняет Ба. – Так просто. – Ничего я не слышала. Сама знаешь – я с ней не общаюсь. Мне этот гемор не нужен. Я с ней не общаюсь, – повторяет Ба для пущей убедительности. – Ладно. Пожалуйста, позвони, если что-нибудь узнаешь. – Что ты затеяла? – цедит Ба. Теперь уже с полноценным подозрением. – Ничего. |