Онлайн книга «Каннибалы»
|
Даша хотела было сказать, что… Но Славик под столом так лягнул ее ногой, что она подняла лицо от тарелки, посмотрела на Славика. Потом на Свечина – в его глазах отцовская любовь мешалась с отцовским же уязвленным честолюбием и еще чем-то таким, что Даша даже не поняла. Зато Славик понял. – Учиться всегда полезно, – изрек он. – Вот!.. А теперь давайте выпьем за ваше искусство! – схватился хозяин дома за бокал. 19 На обратном пути Славик, не пивший за столом, вел машину. Даша выговаривала ему: – Я категорически, категорически против всяких таких… этих… вась-вась. Она пояснила свои слова жестом. Мимо летели огни – домов, реклам, светофоров. Они придавали московской ночи нечто многообещающее, романтичное. – Девочка – плохая. И точка. Славик вздохнул: – У нас треть кордебалета таких девочек. – Неправда. Кордебалет в целом хороший. Славик не ответил, поглядывая на знаки, в зеркало, на светофоры. – Я не понимаю, – продолжала Даша. – Хорошо, плохая… Но зачем им всем тогда так надо в балет? А? – Чего именно ты не понимаешь? – спокойно, без вызова переспросил Славик, ловя ее сердитый взгляд в зеркале над ветровым стеклом. – У Майи этой же и так все есть. Квартира, машина, шмотки, украшения и прочее. – А тебе балет зачем? Даша резко повернулась к нему. Но Славик смотрел на дорогу. – …Тебе же в принципе ничего не нужно – ни квартиры, ни машины, ни шмоток, ни украшений и прочего. Даша тоже стала смотреть на дорогу. Машина глотала ее, как черную ленту. Ответа и там не было. 20 Вера вдруг увидела собственную спальню, как будто зашла сюда впервые. Есть такие спальни – она видела у приятельниц – все в розочках, оборках, английском ситчике, у кровати туфли с пушком. Дамские будуары. Или еще хуже: все бежевое, кремовое, как будто (да почему как будто? – так оно и есть!) их обитательница уж как вошла в «возраст элегантности», так никак и не может вылезти из бежевого кашемирового пальто и бежевого свитера с высоким горлом, прикрывающим обвисшую шею. В обоих случаях муж – лишний, как постоялец. Нет, их спальня не такая. Она – их спальня. Борис на боку лежал на своей стороне, читал в свете лампы. Матовый отблеск: свисал брошенный мужем халат. Это и его спальня тоже. – Ты чего там в дверях зависла? – Борис поднял голову от киндла, а взгляд – поверх очков для чтения. – Я показываю тебе свое новое белье для адского соблазна, – сообщила Вера, и приняла позу: оттопырила бедро, выставила ногу. – Гр-р-р-р-р, – отозвался муж. Но позу не сменил. Вера нырнула под одеяло, обхватила его за плечи, закинула ногу. – Хочешь интересный факт? – Конечно, хочу. – У Марии Тальони туфельки были из самого тонкого шелка. Никаких стелек. С остренькими-остренькими носами. В России их тут же назвали «стерлядками». – Угу, – похлопал ее по руке, промычал киндлу Борис. Веру немного задело. Но она решила твердой рукой повернуть стрелку семейного барометра на «ясно» – в надежде, что и погода затем переменится. – Интересно? – Ты представляешь, – поделился Борис, не выпуская ее руку, – оказывается, высокие балерины не могут танцевать Жизель. Причем ведь не высокие-высокие по жизни – не как модель высокие. Ну а как я примерно. Чуть выше, может, – нехотя признался он. – Да? – Ну. – А что не так с тем, что ты высокая? Красиво же. – Вера сама не отказалась бы от лишних пяти-восьми сантиметров. – Все тряпки на высоких иначе смотрятся. – Я тоже не понимаю, – Борис пожал плечами. – Традиция. А ведь это типа главная в мире роль. Без нее самая великая артистка – не великая. – Но ведь есть и другие хорошие роли? Однако Борис не подхватил, объяснял: – Ну типа как роль Гамлета. Высшая точка. И вот так тупо: нет и все. Вера встала. А он все сокрушался, покачивая киндлом: – Только потому, что якобы слишком высокая. Хоть какая ты при этом талантливая… Вера взяла свой киндл. Легла. – Представляешь? – не заметил ничего Борис. – Очень консервативный мир. Вера решила не сдаваться так просто. Отложила киндл. Подкатилась к мужу. Обняла. Закинула ногу. Заглянула на его экран. Глаза ее выхватили слова, строчки – книжка была про балет, чего-то там, «создатели и зрители», нон-фикшен. – Про балет? – удивилась она. Борис перед сном читал только триллеры. – Ю Несбё ничего нового не написал? – Ну я же теперь попечитель балета. Вдруг меня спросят о чем-то? Не хочется совсем уж хрень ляпнуть… Тебе не мешает, если я еще немного почитаю? – Не мешает, – Вера застыла. Убрала ногу. – Конечно, читай. Я адски устала, мне ничто не может помешать. – Спокойной ночи. Вера отвернулась, накрылась одеялом. И еще долго не спала – даже после того, как бледно-оранжевый отблеск лампы погас. 21 – А по телефону почему нельзя было? – проворчал Петр вместо приветствия. Запрыгнув и плюхнувшись на пассажирское сиденье, Света поспешно опустила на лицо прядь волос, как штору. Петр присвистнул. – Хороший фингал. – Ну что вы стоите? Вон бибикают уже сзади, – Света отвернулась в окно. Фингал был заботливо замазан и переливался из-под слоя телесного цвета фиолетовым перламутром. Петр вывел машину в полосу, и Света рассказала ему про свою встречу с Еленой Авдеенко в сауне фитнес-клуба. – Молодец, – похвалил Петр. – А фингал – тоже оттуда? – Не важно. – Авдеенко тебя так приложила? Та не ответила. Петр вспомнил гнев супруга у входа в банк. «Господи, уж не мсье ли Авдеенко руки распустил?» – забеспокоился он. – Светлана? – Вы на дорогу смотрите. «Ишь ты, самолюбивая». – Я должен о чем-то узнать? – Неа. – Ну и хорошо. Теперь можешь повернуться и небрежным жестом смахнуть волосы назад. Мне по барабану, что у тебя на лице, – он старался говорить легко и беззаботно, заразительно беззаботно. – Не волнуйся. Мне девушек с фингалами и побольше твоего видеть случалось. И с разбитыми физиономиями. – На микроскопическую долю секунды дыхание его запнулось, на микроскопическую долю изменилась высота голоса: – А некоторых даже и вовсе без головы. |