Онлайн книга «Каннибалы»
|
– Говорить буду я! – опять вырвался к рампе Дюша. – Господин Бобров будет говорить, – подтвердил Антонов. И глядел так мягко, в глаза, как дедушка Ленин с портрета на первоклашек, когда маленький Борис думал: «Отпроситься в тубзик или нет?», – хотя ему не надо было в туалет, а просто хотелось сбежать: от училки, от жесткого края парты и стула, от одноклассников. И солгать этому мягкому взору было стыдно. Тогда. Сейчас – просто опасно. – Где? – Вы, ваше имя вообще никак фигурировать не будете, – заверил Антонов. – Да где?! Они посовещались одними глазами, Антонов дал добро: – В Следственном комитете. И Дюша склонился, уперся себе в колени: – Слушай сюда. Такая штука тут. Я пою в СК. Как надо. Но мне надо знать что. Чтобы присел клиент – надежно. По делу. Чтобы никакой адвокат не подкопался. Потому что! Правду – не сборешь! Борис тут же понял до сих пор таинственную неуязвимость Бобра для органов правопорядка. Он был «нужным кадром» с «огромным стажем». С его помощью вот уже много лет сажали тех, кого нельзя было оставить на свободе. Борису показалось, что потолок двинулся на него. Пошел вниз. В висках стучало. – У нас демократическая страна, – подтвердил Антонов. – Открытое судопроизводство. Подсудимый имеет право на защиту. – А государство – на установление правды. Борису на миг стало жутко – и вместе с тем его охватил восторг: огромная люстра уже была на одном уровне с ними – за самой спиной Антонова, за Бобром. Борис хорошо видел грандиозные складки ее чехла, казавшиеся мраморными. Люстра действительно двигалась! От нее тянулся мощный трос. Потолок стоял на месте. В безопасной вышине. Антонов и Бобр переглянулись. Обернулись, куда смотрел Борис. Изучили феномен. – Круто, – признал Дюша. – В театре всякое бывает, – не поддался Антонов. В партере работяги в комбинезонах уже приняли гостью с поднебесья. Гулко перекликаясь, принялись совлекать с люстры чехол, высвобождать ее хрустальные ожерелья и серьги. Другие волокли к ней, стараясь не плеснуть, ведра с мыльной водой. Им не видно было, что в глубине одной из лож вообще кто-то сидит. Им было не до того. – Но про Вострова же и так все известно, – возразил Борис. – Куда уж надежнее. – Это да, – согласился Дюша. Откинулся на спинку, словно устраняясь из беседы. Взгляд Антонова окрасился отеческой заботой: – Я говорю про господина Авилова. Вы ведь его хороший знакомый, не так ли? 25 Бориса Петр нашел в его кабинете. Вид у него был замороченный. – Привет. Есть новости. Борис махнул рукой, приглашая. Показал жестом: дверь закрой. – Давай. – Знаешь, они не очень. – Не нашел ее? – Мне не нравится то, что я нашел, – предупредил Петр. – Я привык к тому, что и мне не все в этой жизни нравится. – Обожаю твой черный оптимизм. Но я правда в напряге. Ирина вышла из театра, поймала попутку, я узнал, кто был за рулем… Это последний человек, который ее видел. Пока что. – Но этот человек за рулем, что он говорит? Ты узнал, кто он? – Вот это мне и не нравится. У этого кадра долгая и мутная история с полицией. На него несколько раз пытались заявлять разные женщины, но каждый раз все разваливалось. – Ну. – Там очень все нехорошо. Побои, переломы. Подавали шлюхи, но ты понял вектор. И еще у него есть крайне странная страничка в инстаграме, где он всем объясняет, что бабы – зло. То есть была. Ее уже удалили. Кадр реально больной на всю бошку. – Господи… имя у него есть? – Степан Бобров. Некто. Борис оцепенел. Петр подумал, что он не расслышал, – повторил: – Бобров Степан. – Я услышал. Да. Да… Понял. Борис двумя пальцами потер глаза, переносицу. – Знакомое имя? – Нет… Просто это все вообще какой-то ужас, – выдавил Борис, закрыл глаза, надавил на них пальцами. – Поймала попутку, говоришь? «Бобров, конечно, не Иванов и не Петров. Но может, все-таки просто однофамилец». Как звали сыновей Дюши Бобра? – Борис тщетно пытался вспомнить. Но помнил только, что у того сыновья, не дочки. – Похоже. Есть на видеосъемке. Просто вышла, махнула рукой. И вот. – Мы в полицию с этим, конечно, идти не можем… – Ясен пень. – А он сам – Бобров этот, что говорит? Он что рассказал? – Пока ничего. Но расскажет. Если хочешь. – Слушай… – Я осторожный, – успокоил его Петр. – Ты же знаешь. 26 В воде Колька был другим. Когда его опускали в воду, когда он чувствовал ее нежное прикосновение, глаза его блестели. Он понимал, что сейчас будет хорошо. Его тело теряло вес, а конечности становились как будто гибкими, подвижными. Наконец не затрудняли, не мешали – а помогали ему. Степан вынул из воды градусник, проверил, смахнул капли. Дюша и Степан бережно опустили Кольку в ванную. Дюша держал под мышками, Степан – под коленями. Колька был большой и тяжелый. Мать Кольки уже давно не могла его поднимать сама, не хватало сил. Дюша не отказывался никогда, но и он в одиночку уже не справлялся. Теперь купание Кольки было их – чисто мужским – делом. Отца и сына. По вечерам, каждую среду и пятницу, Степан был как штык у них. Он даже перестал ревновать отца к его этой, второй семье. К его этой, второй – с поддутыми губами и татуированными бровями на теперь уже потрепанном заботами лице: после удара, нанесенного жизнью, на нем застыло горестное ошеломление. Он простил ей даже то, что она была шлюховатой дрянью рода человеческого. Когда мог чаще – приходил чаще: хотелось Кольку порадовать. От пара, от горячей воды Колька порозовел. Дюша и Степан стояли у ванной на коленях. Дюша, выжимая пену из губки, намылил сыну спину. Степан макал руки в воду, плескал на Кольку. Брат ахал и ухал – смеялся. Качались на воде, мягко ударяясь о его руки, ноги, бока, пластмассовые уточки. При Кольке отец не станет орать, подумал Степан. – Слушай, – сказал он как ни в чем не бывало, – мне на хвост сел какой-то явный мент. Он не ошибся. У отца вздулась на виске жила. Но рука все так же плавно и нежно двигала губкой по спине, животу Кольки. Напрягая мышцу, Дюша выжал из губки воду. Косточки на кулаке побелели. Степан понял правильно. Дюша спокойно спросил: – Что ты на сей раз натворил? – Я девку эту пальцем не тронул, клянусь. |