Книга Первый человек в Риме, страница 151 – Колин Маккалоу

Сулла поклонился безмолвным зрителям этой сцены и побежал за ним следом – настолько быстро, насколько позволяла ему тога, которая была очень красива, но сильно сковывала движения.

– Я тебе действительно благодарен, – заверил Марий, когда Сулла догнал его. – Но вообще-то, много ли значения имеет, успел ли я надеть toga praetexta! Как же они будут стоять целый час на ледяном ветру, пока я смою всю эту краску и переоденусь?

– Для них это имеет значение, – отозвался Сулла. – И для меня, можешь мне поверить, тоже. – Чтобы поспеть за Марием, ему пришлось шагать как можно шире. – Тебе нужны сторонники среди сенаторов, Гай Марий? Тогда, прошу тебя, постарайся не портить с ними отношения! Они не хотят смешивать в одну кучу инаугурацию и триумф. Пожалуйста, не раздражай их сегодня!

– Ладно-ладно, – проворчал Марий.

Он спустился по лестнице от крепости к задней двери своего дома, шагая через три ступени, и так резко рванул дверь, что привратник упал и в ужасе вскрикнул.

– Заткнись, парень, я ведь не галл, и мы живем не триста лет назад!

Ворвавшись в дом, Марий принялся громко звать жену, рабов, банную прислугу.

– Я уже все приготовила, – отвечала похожая на царицу Юлия, пленительно улыбаясь. – Я так и знала, что ты будешь спешить. Горячая ванна ждет тебя, Гай Марий. – Она обернулась к Сулле все с той же мягкой, ласковой улыбкой. – Добро пожаловать, брат. Снаружи довольно холодно, ты не находишь? Отдохни пока в моей гостиной и согрейся у жаровни. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли немного вина.

– Ты права, там действительно прохладно, – отвечал Сулла, принимая кубок от свояченицы и направляясь следом за ней в гостиную. – Я привык к Африке. Поспевая за Великим, я несколько разгорячился, но теперь чувствую, что основательно озяб.

Она уселась напротив и доверительно наклонилась к нему:

– Что-нибудь не так?

– О, ты настоящая супруга! – отозвался он, невольно выдав себя горечью, прозвучавшей в голосе.

– Это потом, Луций Корнелий. Расскажи мне сперва, что не так.

Он криво улыбнулся, покачал головой:

– Ты знаешь, Юлия, я люблю этого человека, твоего мужа. Но иногда я готов поменяться местами с палачом и бросить его в Туллиан, как своего злейшего врага!

– Ну и что ж, – усмехнулась Юлия. – Со мной это тоже бывает. Ничего особенного тут нет. По-моему, это как раз нормально. Он действительно великий человек, и жить с ним очень непросто. Что он натворил?

– Пришел на инаугурацию в полном триумфальном облачении, – сообщил Сулла.

– О дорогой мой брат! Полагаю, он был недоволен тем, что попусту теряет время, и в результате успел всех их настроить против себя? – спросила эта преданная великому человеку супруга, ясная головушка.

– К счастью, я понял, что он собирается сделать, разглядел даже сквозь красную краску на его лице. – Сулла хмыкнул. – Эти его брови… После трех лет, проведенных с Гаем Марием, любой, если он не полный идиот, может угадать его мысли по движению бровей. Они так и скакали по красной физиономии. Да ты сама знаешь.

– О, я знаю! – И она широко, любяще улыбнулась.

– Я первым выскочил к нему навстречу и завопил что-то вроде того, что он все забыл. Тьфу! У меня в горле так и пересохло, язык прилип к гортани – я просто видел, как у него на кончике языка вертится приказание утопить меня в Тибре. Потом он увидел Квинта Цецилия Метелла и тут же изменил свои намерения. Ну и ну! Что за актер! Думаю, все, кроме Публия Рутилия, поверили, что он действительно позабыл, во что одет.

– Благодарю тебя за все, Луций Корнелий, – сказала Юлия.

– Не стоит, – отозвался он совершенно искренне.

– Еще горячего вина?

– Да, спасибо.

К вину Юлия принесла маленькие свежие булочки:

– Вот, только что из печи. На дрожжах, с колбасой. Очень вкусные. Мы все время готовим их для маленького Мария. Мальчик как раз в таком возрасте, когда не хочет есть того, что положено.

– А мои двое сорванцов лопают все, что только ни положи перед ними, – сказал Сулла, и лицо его засияло. – О, Юлия, они замечательные! Я никогда не понимал, как что-нибудь живое может быть таким… таким… идеальным!

– Я сама их очень люблю.

– Хотел бы я, чтобы и Юлилла их любила… – начал Сулла и замолчал. Лицо его омрачилось, потемнело.

– Знаю, – мягко отозвалась сестра Юлиллы.

– Что с ней происходит? Ты это понимаешь?

– Думаю, мы слишком избаловали ее. Ты ведь знаешь, наши отец с матерью не хотели четвертого ребенка. У них уже было два мальчика. Против моего рождения они не возражали, но на девочке решили покончить. Известие о грядущем рождении Юлиллы вызвало у них настоящий шок. Мы тогда были очень бедны. Так что, когда Юлилла немного подросла, все стали жалеть ее. Мне кажется, она всегда служила живым укором. Особенно отцу и матери: они ведь не хотели ее рождения. Что бы она ни натворила, ей все прощалось. Когда у нее заводились деньги, она легко тратила их на пустяки. Думаю, недостаток заключался именно в этом, и мы не помогли ей избавиться от него. Мы не воспитывали в ней терпения и выдержки. Юлилла всегда считала себя самой важной персоной во всем мироздании, она становилась эгоистичной, эгоцентричной, готовой прощать себе любые выходки. Мы все виноваты в этом несчастье. А теперь бедная Юлилла страдает.

– Она слишком много пьет.

– Знаю.

– Совсем не заботится о детях.

На глазах Юлии выступили слезы.

– И это я знаю.

– Что я могу сделать?

– Разве что расторгнуть этот брак, – произнесла Юлия, и слезы потекли по ее щекам.

Сулла развел руками. К его пальцам прилипли крошки.

– Как мне заниматься расторжением брака, если я немедленно уезжаю из Рима – воевать против германцев? И, кроме того, она мать моих детей. Я на самом деле любил ее, насколько вообще способен любить.

– Что ты такое говоришь, Луций Корнелий! Когда ты любишь – ты любишь! Как можно любить кого-то больше или меньше?

Сообразив, что сказал слишком много, Сулла прикусил язык.

– Я с детства не знал любви и не учился этому искусству, – произнес он, как будто извиняясь. – Я больше не люблю ее. На самом деле я ее ненавижу. Но она мать моей дочери и моего сына. И пока я не вернусь с войны против германцев, она все, что у них есть. Если я с ней разведусь, она что-нибудь вытворит в своем духе – эдакое театральное: сойдет с ума, покончит с собой, или сопьется, или учинит еще что-нибудь подобное.

– Да, ты прав. В разводе она может навредить детям куда больше. – Юлия вздохнула, вытерла мокрые глаза. – В нашей семье сейчас две женщины, которые вызывают беспокойство. Могу я предложить тебе другое решение?

– Да, конечно.