Онлайн книга «Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна»
|
Мясник отрицательно покачал головой: – Нет. Комплекс переработки солнечной энергии слишком сложный. Эти руки разбирать такой недавно. Слишком большой. Не… – Да, Мясник. Девять слов. На английском пришлось бы написать две книги с кучей чертежей и перечнями электротехнических и архитектурных параметров. А у них есть девять подходящих слов. Которых нет у нас. – Невозможно. – А это возможно? – Она показала на сирибийский корабль. – Но оно есть и летает. Она увидела, как высокоразвитый, но увечный мозг погрузился в раздумье. – Если есть правильные слова, – продолжила Ридра, – все происходит быстрее и легче. Помолчав, он спросил: – Что такое я? – Во-первых, это очень важная вещь, – улыбнулась она. – Гораздо важнее всего остального. Мозг готов списать в утиль много чего, лишь бы жило «я». Потому что мозг – это часть «я». Книга – она, Вселенная – она, корабль – он, Тарик – он, но я, как ты, наверное, заметил, – это я. Мясник кивнул: – Да, но что я такое? На экран набежал туман, смазав очертания звезд и сирибийского корабля. – На этот вопрос можешь ответить только ты. – Ты, наверное, тоже очень важная, – задумчиво проговорил Мясник. – Мозг слышал, что ты такая. – Умница! Вдруг он прикоснулся правой рукой к ее щеке. Петушиная шпора слегка задела ее нижнюю губу. – Ты и я, – сказал Мясник, наклоняясь к ней. – Больше здесь никого нет. Только ты и я. Но кто есть кто? Она кивнула (щека потерлась о его пальцы): – Ты начинаешь понимать. Грудь его была на ощупь прохладная, от лежащей на щеке руки шло тепло. Она накрыла его руку своей: – Иногда ты меня пугаешь. – Меня – это я, правильно? – спросил Мясник. – Разница только морфологическая? Мозг уже раньше это понять. Почему ты меня пугает? – Пугаешь. Опять морфология. Ты меня пугаешь, Мясник, потому что ты грабишь банки и втыкаешь людям в глаза рукоятки ножей! – Ты так делаешь? – на мгновение удивился он. – Хотя да, делаешь. Ты забыл. – Но я не забыла. – Почему это пугает я? Точнее, меня. – Потому что я такого никогда не делала, никогда не хотела и никогда не смогла бы сделать. А ты мне нравишься. Мне нравится твоя рука у меня на щеке. И если бы ты вдруг решил воткнуть рукоятку ножа мне в глаз, то… – А! Ты никогда не воткнешь рукоятку ножа мне в глаз. Мне не надо беспокоиться. – Ты можешь передумать. – Ты не можешь. – Он пристально посмотрел на нее. – Я не думаю, что ты и вправду меня убьешь. Ты это понимаешь. Я это понимаю. Дело в другом. Давай я тебе расскажу про другой случай, когда я сильно испугалась. Может, ты увидишь, в чем сходство, и лучше поймешь. Мозг не глупый. Он опустил руку со щеки на шею, в его озадаченных глазах показалась тревога. С таким выражением он смотрел на мертвого ребенка в биологическом театре, пока не обернулся к ней. – Как-то раз… – начала она медленно, – была птица. – Птицы пугают меня? – Нет. Но эта птица напугала. Я была еще ребенок. Ты ведь не помнишь себя ребенком? Для большинства людей то, какой ты сейчас, во многом зависит от того, каким ты был в детстве. – И какой я сейчас тоже? – Да, и я. Мой врач решил подарить мне птицу, майну. Они умеют говорить, но не понимают, что говорят. Они просто повторяют звуки, как магнитофон. Только я об этом не знала. Часто я угадываю, что́ люди хотят мне сказать. Знаешь, Мясник, я раньше этого не понимала, но с тех пор, как попала к вам, убедилась, что тут есть что-то от телепатии. В общем, эту майну учили так: когда она произносила правильные слова, давали червячков. Ты знаешь, какого размера червяк? – Такой? – Верно. А бывают и на несколько дюймов больше. Сама эта птица в длину восемь-девять дюймов. То есть длина червяка примерно пять шестых самой майны – вот что важно. Птичку научили говорить: «Привет, Ридра. Хороший сегодня денек. Мне так весело». Но в ее голове весь этот набор звуков сводился к комплексу неясных визуальных и обонятельных ощущений, приблизительный смысл которых: «Сейчас будет еще червяк». И когда я зашла в теплицу, сказала птичке привет и она ответила: «Привет, Ридра. Хороший сегодня денек. Мне так весело», – я сразу поняла, что она врет. И я почувствовала, что сейчас будет еще червяк, я его видела, чувствовала его запах, и он был толстый и в длину пять шестых от моего роста. И мне его надо было съесть. У меня началась истерика. Врачу я об этом никогда не рассказывала, потому что сама поняла только сейчас. Но когда вспоминаю, до сих пор трясусь. Мясник кивнул: – Когда ты убежал с Реи с деньгами, в конце концов схоронился в пещере на Дисе, в ледяном аду. На тебя напали черви двенадцати футов в длину. Вылезали из-под камней, на коже – кислотная слизь. Ты был напуган, но ты их убивал. Ты взял аккумулятор от реактивных саней и соорудил электрическое заграждение. Ты их убил, и когда ты понял, что ты сильнее, ты больше не боялся. Ты их не ел только потому, что от кислоты мясо у них ядовитое. Хотя до этого ты три дня ничего не ел. Вот что было с тобой. – Со мной? То есть с тобой? – Ты не боится того, чего боится я. Я не боится того, чего боится ты. Это хорошо, да? – Наверное. Он мягко дотронулся лбом до ее лба, потом отклонился назад и внимательно взглянул ей в лицо. – А чего ты боишься? – спросила Ридра. Он мотнул головой, но не в знак протеста, а как бы собираясь с мыслями; она видела – он подбирает слова. – Ребенок умер, – сказал он. – Мозг боится, боится за тебя, что ты будет один. – Сильно боится, Мясник? Он опять покачал головой: – Одиночество не хорошо. Она кивнула: – Мозг это знает. Долго не знал, но потом понял. На Рее тебе было одиноко, даже с деньгами. На Дисе еще хуже, а на Титине, хотя и с другими заключенными, было хуже всего. Никто не понимал, когда ты с ними говорил. И ты их плохо понимал. Может, потому, что они все время говорили «я» и «ты», а ты только сейчас узнаёшь, насколько важны ты и я… Ты хотел сам воспитать ребенка, чтобы он вырос и… говорил на том же языке, что и ты? Или, по крайней мере, говорил по-английски так же, как ты? – Тогда оба не одинокие. – Понятно. – Он умер, – сказал Мясник с глухим рыком. – Но теперь ты не так одинок. Я тебя научу понимать остальных. Ты не глупый, ты быстро учишься. Он посмотрел ей прямо в лицо, положил кулаки ей на плечи и серьезно проговорил: |