Онлайн книга «Тайна пропавших картин»
|
Я еще не успела переварить фразу «… а что не нужно – выбросим», как следующие за ними слова Матвея удивили меня не меньше: – Я?! В библиотеке?! – Да… Тебе не хочется? – Нет, мне очень нравится, – искренне созналась я. – А как же школа? – Здесь тоже будет ликбез, но только не слишком часто и для определенного круга. Я тебе потом покажу комнату для библиотеки: она не очень большая. Там войдет за раз человек десять. – А сейчас там закрыто? Ты не можешь мне показать? – Могу… Я в последний раз бросила короткий взгляд на автопортрет Алексея и заспешила за Матвеем… 99 Мы переехали – хотя слово это звучит несколько странно. Вещей у нас было немного. Тем не менее, именно после того, как каждый из нас принес в бывший дом Алексея своё, началась наша семейная жизнь в новом доме. Может, от того, что мы теперь жили отдельно, без соседей, я успокоилась и почувствовала в своей душе умиротворение. В принципе, жаловаться мне было особе не на что. Ни я, ни мои близкие – тетя и Гертруда – не испытывали голод и холод. Матвей был без сомнения хорошим мужем и отцом. И характер его мне нравился: никогда не закричит, не упрекнет в чем-то. Пока мы жили в «муравейнике» с бывшим названием «Гимназия-приют», я насмотрелась на в семьях рабочих: страсти на фоне драк и пьянок были обычным явлением. А у нас царили мир и тишина. Спорить было не о чем, потому что практически Матвей всегда со мной соглашался. Он не препятствовал моим частым походам к родственникам, и по возможности, сам сопровождал меня. А если не мог, находил солдатика быть моим компаньоном. Но я все равно никак не могла пустить Матвея в своё сердце и свою душу – жила в собственном узком мире, наполненном воспоминаниями о прошлом. Так тоже бывает: живем, не ссоримся, а любви нет. Я привыкла к людям его круга. Большинство из них были вполне нормальными людьми. Да, не ухоженными. Да, от них несло потом и дешевым табаком. Но они умиляли порой своей жаждой построить новый, счастливый мир… Возможно, Матвей не посылал любого, а выбирал лучших. Мне этого знать было не дано. И работа в библиотеке мне понравилась. Я настояла на том, чтобы мы не выбросили ни одной книги. «Когда-нибудь, возможно, – объясняла я Матвею, – писатели, которых Страна Советов сейчас не признает, позднее будут изучаться. Поэтому мы не можем выбрасывать книги, ценность которых нельзя оценить сегодня». Матвей не смог меня переспорить, и это спасло жизнь книгам. Мы перенесли их на чердак и оставили там до лучших времен. Два, иногда три раза в неделю в библиотеке устраивался ликбез. И хотя в моей жизни произошли улучшения, Россия по-прежнему была в отчаянном положении. Не хватало еды, угля. Город кишел беспризорниками и калеками. Везде процветала преступность… 100 В те вечера, когда Матвея нет дома, я достаю свой дневник и начинаю туда записывать события, случавшиеся со мной. Кстати, я нашла замечательное место прятать свои записи. Случайно Матвей задел плечом картину с автопортретом Алексея, и она упала на пол. Рамка треснула. Сначала я расстроилась. Но потом заметила, что рамка раскололась очень удачно: теперь между фанерой сзади рамки и картиной образовалась щель. Именно туда я сейчас и прячу свои дневники. (Их уже не одна тетрадь.) Картина все время висит на стене и то, что рамка немного сломана, незаметно. А дневники лежат внутри. Догадаться об этом трудно. Так что получился очень хороший тайничок. Но часто писать я все равно не могу. Если Елеся со мной, мы весь вечер чем-нибудь занимаемся: читаем, рисуем, шьем из лоскуточков одежку для куклы. Если дома Матвей, тут уж понятно, что дневник достать я не могу. А иногда, даже когда мужа нет дома, к нам вечером приходят учиться рабочие. И я провожу занятия в библиотеке. Были перенесены в наше новое жилище и две другие картины: с Никиткой и со мной. Когда я одна или дочка спит, то сажусь на стул напротив стены, где висят три дорогих моему сердцу картины, и смотрю, смотрю, смотрю… Они – часть моей прошлой жизни. Моей лучшей части. Я смотрю на НЕГО – Алексея – и думаю: где же он сейчас, что делает, помнит ли обо мне? Смотрю на портрет Никитки. На картине ему – двенадцать. А ведь прошло уже почти шесть лет с момента разлуки. Он уже совсем взрослый, мой милый братик. Потом смотрю на себя. Какой же я была тогда счастливой! Хотя, помнится, в тот день, когда Алексей делал набросок, я чувствовала себя ужасно несчастной. Ведь меня собирались выдать замуж без моего согласия. И все же глаза лучатся. Не вернуть то время больше, не вернуть… 101 У меня будет второй ребенок. Сначала я испугалась – время нынче совсем не то для появления на свет новой жизни. Но потом, успокоившись, даже обрадовалась: появится еще один маленький человечек, родная душа. Если будет мальчик, назову его Никитой, как брата. Если девочка… Не знаю. Может, именем тети. Мысль о ребенке согревает меня. Но я пока ничего не говорю Матвею. Пусть хоть какое-то время это побудет только моей тайной. Так прекрасно ощущать внутри себя присутствие новой жизни! Когда невозможно изменить свою жизнь так, как хочется, надо просто жить. И находить радость в малом. Наверно, уже никогда мне не встретить свою семью. Наш разговор с Матвеем на эту тему давным-давно забыт. Ну, и что тут поделать? Буду жить одним днём и радоваться тому, что сегодня даёт мне Бог. 102 Вчера случилось невероятное. До сих пор сердце мое трепещет от воспоминаний. Как обычно, в одиннадцать утра, я перешла из нашей половины дома в библиотеку. До обеда посетители являлись редко. Но я всегда придерживалась расписания работы библиотеки и в нужное время была на месте. Звякнул дверной колокольчик, и я привычно обернулась, чтобы поприветствовать посетителя. И обмерла. Только что внутрь шагнул Алексей! Я узнала его сразу, в ту же секунду, как только увидела. Хотя одет он был как рабочий: старая куртка, заправленные в сапоги брюки… А вот он меня не узнал! Да и почти не посмотрел в мою сторону. Так, мельком, из вежливости, чтобы поздороваться. Прошел к книжным полкам. Стоял, смотрел, нежно касался корочек. Я молча наблюдала за ним, стараясь утихомирить свое взволнованное сердце. Наконец он обернулся. – Я не вижу здесь книг графа Толстого, – с холодинкой в голосе произнес он. – Они на верхних полках, – сглотнув комок, образовавшийся в горле, отозвалась я. |