Онлайн книга «Тайна пропавших картин»
|
– Посетил? – переспросил Матвей сквозь зубы. – Теперь пшел вон! А если узнаю, что ты хоть пальцем к ней притронулся… Матвей именно так и сказал «пшел». Это прозвучало настолько презрительно, что Алексея качнуло как от пощечины. Матвей не договорил, что будет, если… Но видимо, после тех испытаний, которые когда-то пришлись на долю Алексея, повторять второй раз не пришлось. «Моя любовь» побледнела, но попыталась горячо оправдаться: – Верьте, я ничего не сделал плохого! В моих ушах это прозвучало не как оправдание моих поступков, а как желание выбелить себя. В сердце кольнуло. – Не слышал?! – не глядя на него, сквозь зубы процедил Матвей. – Убирайся! Алексей даже мельком не взглянул на меня и торопливо зашагал к двери. Колокольчик звякнул, дверь за ним захлопнулась. Я закрыла глаза. Мне было безумно страшно: и за тетю с Гертрудой, и за себя, и за Алексея. И за еще за неродившегося малыша. И за Елесю, которую Матвей может отобрать у меня, а я ничего не смогу сделать против. Что же я натворила! Ну, почему я сразу не сказала Алексею не искать встреч со мной? – Пойдем, – устало сказал Матвей. Я открыла глаза. Он не смотрел на меня. Стоял хмурый, ссутулившийся. Потом, повернувшись ко мне, взял за руку и повел на нашу половину. Я не сопротивлялась. Покорно перебирала ногами, ведомая им. Устала я. Хочу уткнуться в подушку, укрыться с головой одеялом. И – спать, спать, спать, пока не закончится этот ужасный сон, называемый «настоящее»… 105 …Он усадил меня на кровать, сам встал напротив. – Давно он сюда ходит? У меня не было ни сил, ни желания отвечать, объяснять, оправдываться. Внутри гулкой болью звенела пустота. И страх. – Нет, не очень… Это произошло случайно… Он зашел в библиотеку и узнал меня… – Между вами было что-то? – Нет, – покачала я головой. – И не могло быть. – Почему? Ты ведь до сих пор любишь его! Так? Он всё-таки запомнил, что я любила Алексея, – невольно отметил мой воспаленный мозг. Знал, но никогда не попрекал. – Нет. Все прошло… Просто он – человек из прошлой жизни. И я была рада его видеть, – соврала я, не глядя на мужа. – Не верю… Саша, посмотри мне в глаза. Конечно же, он знал о моей слабости, что врать я не умею, особенно, если смотрю на человека. Я не подняла голову. Тихо произнесла, оправдывая и Алексея, и себя: – Он женат, Матвей. И я – замужем. Ты забыл, кто мой муж? – Как будто это что-то меняет. – Ты почему-то плохо думаешь обо мне. Я заслужила это? Матвей вдруг опустился передо мной на колени, прижался головой к моим ногам, обхватил меня сзади за талию.. Я испугалась его порыву, вся напряглась, застыла. Он взял мои ладошки, лежавшие на коленях, уткнул в них свое лицо. Я почувствовала, какое оно горячее. А потом поняла, что он… плачет! – Саша… Ты – единственный мне родной человек… У меня нет ни родителей, ни братьев, ни сестёр. Ты, только ты – моя семья. Ты понимаешь, что мне очень больно сейчас? Я не вынесу твоего предательства… Наверно, мой страх, основанный на том, что Матвей может забрать дочку, заморозил во мне сострадание к нему – я не почувствовала жалости. И даже хотела спросить его: а как же товарищи по партии, Ленин, рабочие всех стран? Но вовремя остановилась. Похоже, ему действительно сейчас было невыразимо плохо. Запоздалая жалость подкралась ко мне и сжала сердце. Ведь и я сама сейчас могу по пальцам пересчитать тех, кто действительно волнуется за меня, кому я искренне нужна. – Я не предала тебя, – прошептала я, глотая комок, подкатившийся к самому горлу. Мне вдруг стало трудно дышать. Что такое предательство? Когда любишь одного, а выходишь замуж за другого? Когда мечтаешь об одном, а рожаешь детей от другого? Когда хочешь быть с одним, а убеждаешь другого в том, что любимый человек для тебя ничего не значит? И от своих собственных слов мне вдруг стало невыносимо тоскливо. Безысходность моего положения сжала все внутри с такой силой, что показалось: я сейчас умру. «Может, и лучше?» – мелькнула трусливая мыслишка. И тут же внутренний голос твердо заявил: «Нет! Помни о дочке, о тете Тамаре и Гертруде. О родителях, Никитке. И еще о том малыше, кто тихонько растёт внутри. Им будет очень больно, если со мной что-то случится. Пусть родители не знают, где я и как живу. Они даже не знают о Еленочке. Но они очень хотят, чтобы со мной все было хорошо. По крайней мере, чтобы я была жива.» Матвей между тем по-прежнему сидел, уткнувши нос в мои ладони, и ничего не говорил. Потом раздалось тихое: – Я тебе верю. И люблю тебя… Но пусть он больше не приходит. Хорошо? – Хорошо… Я думаю, что он и сам понимает и не придёт больше. Он сел рядом со мной, притянул к себе, поцеловал в губы. Я не ответила на его поцелуй. Матвей подавил вздох, встал. – Пойду я. На работу надо. Глаза у него были красные. Я промолчала и не попыталась удержать его. Матвей вышел, не оборачиваясь и не прощаясь. Мне не хотелось жалеть его, хотя внутри что-то тревожно гудело. Но я пыталась задавить ненужное чувство сострадания к Матвею. Он – чужой! Пусть, если хочет, любит. Но я не отвечу ему тем же ни-ког-да! Я уткнулась лицом в подушку, натянула на голову одеяло. Спать! И пусть все закончится, когда я проснусь! Уже проваливаясь в сон, я пробормотала: – Уйду завтра к тете. Не хочу здесь находиться. Будем втроем растить детей и счастливо жить. И пусть только попробует меня вернуть обратно! Потом я будто полетела вниз. Но это был приятный полет. Яркий солнечный день. Внизу – вода, я, как птица, приближаюсь к ней, расправив руки словно крылья. Мне весело, спокойно и радостно. Нет тревог, нет забот, нет Матвея. Ничего плохого нет!.. Конец этой тетради. Глава 15. Найденные дневники Наши дни. 106 Когда закончился рабочий день, я отправилась искать тетю Мотю. Но ее нигде не было. Увидев Романа у входных дверей музея, спросила: – Не знаешь, Рома, Матрена Ивановна еще в музее? |