Онлайн книга «Молот Люцифера»
Неужели хозяева удрали отсюда еще прошлой ночью? А если нет, то сегодня они наверняка сидят дома. Утопая в глубокой грязи, Гарри прошлепал прямо к крыльцу. По телефону от Миллеров не позвонишь, но, пожалуй, он разживется чашкой кофе. Может, его даже отвезут в город. Горящая птица в небе плыла Как солнце. Как блик на волне. Мать ее трижды. Вот это дела… Хотелось зажмуриться мне. Крепко зажмуриться, так вашу мать, Только ведь я опоздал: Много ли проку глаза закрывать, Коль он всю башку расписал? К священнику, мать его, кинулся я, Пожаловаться на это. Священник, подлец, стрельнул у меня Последнюю сигарету. О чуде священнику я рассказал, — (Священник лежал среди роз.) Дерьмо в своих волосах показал — Ублюдок зажал себе нос! Пришлось к епископу мне бежать, Поведать, что было со мной. Сказал епископ, так его мать: Ступай-ка, дружок, домой. А дома сразу в постель ложись, Мать твою этак и так, Проспись, болван, проспись, проспись — И голову вымой, дурак!» Гарри постучал в дверь, но никто не отозвался. «А ведь дверь чуть приоткрыта», – понял Ньюкомб. Он громко позвал, и опять не получил ответа. И тут он уловил запах кофе. Мгновение он стоял в нерешительности, затем вытащил из сумки пару писем и «Мистери Мэгэзин Эллери Куин» и, держа их как верительные грамоты, распахнул дверь настежь. И громко пропел: Проспавшись, помчался к приятелю я, Ах, мать его три-четыре! Он – настоящая свинья По имени Джок О’Лири. Плача, в свинарник к нему я влетел И прильнул к его пятачку. Джок, так его мать, на окорок сел И поднял свою башку. А Джока супруге под пятьдесят, Эй, мать вашу, слышите вы? Она родила на днях поросят — И все как один мертвы! Я терся щекой о его пятачок, Рыдая, мать-перемать. И вот улыбнулся, очухался Джок И что-то стал понимать. Но его голова со стуком глухим Напрочь слетела с плеч. Супруга Джока ударом лихим Сумела ее отсечь. Потом она отшвырнула тесак, Не замечая меня. «Господи, – крикнула (мать ее так!), — Дождалась я этого дня!» Гарри оставил почту на столе в гостиной, там, куда всегда сваливал ее в День Хлама, и отправился в кухню, на запах кофе. Он продолжал громко петь, чтобы его не приняли за грабителя. А то ведь могли и пристрелить. Я брел сквозь город «Страна раба» Меж придурков и подлецов. И все, с кем сводила меня судьба, Мне харкали гноем в лицо. Милость Господня и благодать Иногда нас приводят в смятенье. И мы застываем, так вашу мать, Раскрывши рот в удивленье. Господних замыслов смертная плоть Не в силах понять, конечно, Но если кого возлюбил Господь, То это уже навечно. Как же ему повезло! Горел газ, на конфорке стоял большой кофейник, а на столе – три чашки. Ньюкомб налил себе полную чашку и торжественно пропел: Я это знаю, мне свыше дан знак. Ни от кого не скрою, Что происходит, мать его так, Когда я голову мою. Я не шучу, говорю всерьез: Там было совсем не дерьмо, Вода, стекая с моих волос, Обращается вдруг в вино! Бесплатно я это вино раздаю (Пусть до отвала пьют!) Людям, за жизнь познавшим свою Одно лишь: тяжелый труд. Ведь если почаще вино хлестать, Поверишь, что все же есть В подлунном мире, так его мать, Любовь, доброта и честь. И пусть упиваются, мать их так, Те, кто нуждой поражен, И не пинают встречных собак, И не мордуют жен. А еще он обнаружил вазу с апельсинами. Целых десять секунд он боролся с искушением, потом взял один. Идя через кухню к задней двери, Ньюкомб очистил его от кожуры. Во дворе росла целая апельсиновая роща. Миллеры были коренными уроженцами здешних мест. И наверняка знали, что стряслось. Они должны находиться где-то поблизости. Чудо есть дар, посылаемый нам, Добрый подарок небес, И кто-то шествует по волнам, И мир этот полон чудес. Душа у людей далеко не чиста — В дерьме с головы до пят. Люди распяли когда-то Христа, Но я-то еще не распят! Не надо смерти бояться и ждать, Прозрев, я вам говорю. И ежедневно, так вашу мать, Я голову мою свою! – Эй, Гарри! – крикнул кто-то. Откуда-то справа. Он побрел на голос – между апельсиновыми деревьями, проваливаясь в вязкую жижу. Джек Миллер, его сын Рой и невестка Сесилия в панике собирали овощи. Расстелив на земле огромный кусок брезента, они кидали на него помидоры – подряд, не разбирая, где спелые, где наполовину зеленые. – Если их оставить на земле, – пропыхтел Рой, – они сгниют. Надо занести их в дом… Быстрее. Помощь нам точно не помешает. Ньюкомб уставился на свои заляпанные грязью ботинки, на почтовую сумку, на промокшую форму. – Вам нельзя задерживать меня, – произнес он. – Это против официальных правил… – Ладно, – сказал Рой и спросил: – Гарри, а что вообще случилось? – А вы тоже не знаете? – Ему сделалось страшно. – Откуда? Телефон не работает со вчерашнего дня. Электричества нет. Телевизор вырубился, эта чертова штука не… Извини, Сисси. Транзистор ловит только помехи. А в городе что? – Я там не был, – сознался почтальон. – Фургон сдох – в паре миль отсюда к дому Джентри. Еще вчера. Я переночевал в кабине. – Гм. – Рой на мгновение перестал лихорадочно срывать помидоры. – Сисси, ступай-ка на кухню и начинай их закручивать. Бери только спелые. Гарри, давайте заключим сделку. Завтрак, обед, и, кроме того, мы отвезем вас в город. И еще: я никому не скажу, какую песню вы тут распевали. За это вы остаток сегодняшнего дня будете помогать нам. – Ну-ну… – Я отвезу вас и замолвлю за вас словечко, – заявила Сисси. Миллеры имели влияние в долине. Возможно, Вулф и не сожрет его за то, что он угробил грузовичок. – Если я пойду в город пешком, все равно доберусь позже, чем, если вечером поеду на машине, – произнес Гарри. – Согласен. – И принялся за работу. |