Онлайн книга «Книга Дока»
|
Камилл покивал. Потом мотнул головой несогласно. – Из того, что ты рассказываешь, мне представляется, что были хаотичные изменения, без связи и общего смысла. А сейчас как будто выстраивается один цельный сюжет. Появляется его развитие. Если бы речь шла о… – Ну? – О твоей внутренней реальности, я бы сказал, что это хороший признак. Но поскольку этот как бы бред оказывается не только твоей реальностью… – А ты точно не допускаешь мысли, что я и есть твой бред? Что эта вот моя история – это всё твоя внутренняя реальность? – Есть и такая вероятность. – Не пробовал проверить? – Я полагаю, что если я пойду с этим к своему супервизору, то окажусь в соседней палате быстрее, чем ты можешь представить. Но я совсем, совсем не хочу этого. Если я болен, пусть я буду болен. Но не там. – Рея-то ты уложил… – Это правда. Не могу сказать, что жалею об этом. Других вариантов у меня просто не было. Теперь есть, благодаря тебе. Шаг за шагом мы пришли туда, где мы сейчас. Не то чтобы это облегчало мне жизнь. Но, несомненно, это расширяет мои представления о мире. – Кажется, у тебя для всего есть подходящие слова. – Я рад, что мои слова тебе подходят. – А делать-то что будем? – А зачем ты пришел? – Вытащить девчонок оттуда. – Что для этого нужно? – Чтобы ты вколол мне этой дряни, и я как-то попаду тоже туда и как-то оттуда с ними выберусь. – Очень ясный, исчерпывающий ответ. Я впечатлен. Ну давай. Ложись, устраивайся. – Ты хочешь, чтобы я тебе доверился? – Док, ты для этого и пришел. И в прошлый раз приходил, и записку оставил для этого же: чтобы мне довериться. Но сейчас тебе даже не нужно мне доверяться. Ты пришел, чтобы получить свой укол. Ты здесь спал, ты ждал, что я с тобой это сделаю. И если бы я тебе не поверил, я всё равно вкатал бы тебе этот укол. Ну? – Это правда, – вздохнул Док и лег, вывернув руки венами кверху. – Давай. Только не тяни. Редкая же гадость… – Я знаю, – ответил Камилл, и Док уже не сомневался: да, этот действительно знает, и больше, чем сам хотел бы. Стиснутое резиновым жгутом плечо, укол, тупая боль в сгибе руки – Док в злой досаде втянул воздух сквозь зубы. – Ну, я пошел, – его голос, небрежно размазанный по воздуху, закачался вокруг. Док еще боролся с приступом тошноты – укачало, – когда, многократно интерферируя и перемежаясь с первым, дымчато-лиловым голосом, чей-то зеленоватый голос ответил: – Удачи. От этого пересекающегося качания Дока стошнило им же самим в невыносимую пустоту. Темные стены. Белесый свет, едва сквозящий из приоткрытой двери. Металлическое звяканье за ней, как будто перекладывают медицинские инструменты. Шаги, едва слышное бормотание, затем громкий смех. Деловито и буднично, как на работе. Ну да, они же на работе. А тело вжалось в пол, чтобы впитаться, утечь в бетон, как вода. Сколько в нем еще силы, в бедном, объятом страхом теле. Дикой силы, той, которую не выжмешь из себя, сколько ни пытайся – только отчаянно выплескивается в мгновения запредельного ужаса. Но разве ему не пора плыть в прозрачном бесчувствии, которое есть последнее прибежище обреченного? Что вообще происходит? Он там, куда стремился попасть, и он помнит и понимает. – И ты опять здесь?! Чего больше было в голосе Рыжей – удивления или ярости? Нет, Док не мог бы ответить на этот вопрос. Как и на многие другие вопросы, которые не он сам – а ему задавали здесь много-много дней и ночей подряд. Но не в этот раз. Ему задавали вопросы не в этот раз. Не сейчас. А которое «сейчас» он имеет в виду? Удивительно: он понимал себя как бы изнутри – того, кто здесь был много-много дней и ночей, но и как бы снаружи: только что пришедшего сюда в обход времени и пространства. Понимание как будто само образовалось и происходило в голове Дока, но в то же время его было нелегко удерживать – как равновесие на качающемся канате. Это отнимало уйму сил, и Док ответил грубее, чем хотел бы. – Да за тобой же и пришел, чертова ты кукла. Ты еще вопросы задаешь! Между прочим, здесь довольно погано. – Еще бы! – с чувством воскликнула Рыжая. – Тебе здесь очень, очень больно, Док. – Я в курсе. Боль была только в том Доке, который был здесь долго-долго. Но тот, который пришел сейчас, чувствовал ее всю как бы в самом себе. И в то же время – отдельно, издалека. Как будто боли нет. Хотя она есть. Это было довольно близко к безумию. – Так какого ты сюда опять приперся? – промурлыкала Рыжая. – Ты издеваешься? За тобой и твоими чертовыми сестричками. Где они? Надо выбираться, пока эти отдыхают. Но Рыжая, кажется, вовсе не торопилась выбираться. Ярости в ней больше не было видно. Она покачивалась на расставленных ногах и увлеченно крутила на пальцы оранжевый канеколон. Вылитая журнальная дива шестидесятых: черные стрелки на веках, «бабетта», детские пухлые губы. – «Эти»! – она пренебрежительно дернула плечиком. – Я тебя не для «этих» сюда заманивала. А ты, дурак такой, и заманился. Опять. Ну, смотри, кто здесь тебя ждет. Дверь открылась, и они вошли. Все в наглаженных белых халатах, причесанные волосок к волоску, в перчатках из латекса, с возбужденными улыбками на лицах: Гайюс и Камилл, Мадлен и Зигмунда, и с ними Клемс, настоящий, не призрак. Уж это Док не мог не заметить: блестящие глаза, глубокое дыхание, легкий румянец на смуглых щеках. Клемс улыбнулся шире и протянул Рыжей аккуратно сложенный халат. Та умело вдела руки в рукава, затянула завязки. – Ну, теперь мы сами тобой займемся! – с энтузиазмом воскликнул Гайюс – или Камилл, здесь они были совершенно неотличимы. – Теперь дело пойдет! Док стал телом, своим телом и только им. Оно с дикой силой вжалось в пол, стремясь впитаться в сырой бетон лужицей грязной розоватой воды. – Вот это как раз то, что нам и надо, – обрадовались они все. – Теперь ты здесь, весь, наш. Не бойся, мы тебя не выпустим больше. Всё будет хорошо. Док видел в их руках инструменты – отчетливо, и в то же время так неясно, как будто и правда не мог разглядеть. Док чувствовал, что лежит уже не на полу, а на длинном столе, и лампы сверху бьют в глаза, и тени нет, ее больше не будет, он будет виден им весь, целиком, каждый его изгиб, каждая плоскость, каждая глубина и каждый взлет, каждый звук и каждое молчание будут равно замечены и прочитаны ими. Каждый оттенок боли расцветет для них, как цветок, и каждая его потеря станет ликованием и победой для них, и он не сможет ничего утаить и спасти. Он не сможет уплыть от них в безразличие обреченного, теперь не сможет. Они победили. Потому что Клемс с ними. Мадлен, Молли, Зигмунда. И он. – Как ты попал сюда? – ласково спросил Камилл, поднимая инструменты. |