Онлайн книга «Зажечь небеса»
|
Хотелось завести долгий, вдумчивый разговор и поддерживать его часами. Хотелось что-то говорить, хотелось, чтобы меня поняли. Или просто посидеть в дружеском молчании. «Отем». Ее имя стало ответом на каждый вопрос моего сердца. Я задвинул эту мысль вглубь сознания вместе с болью, но Пол, обладавший просто сверхъестественным чутьем, снова вытащил ее на поверхность. – Как дела у Отем? – спросил он. – Уехала в Небраску на День благодарения? – Не знаю, – ответил я, гоняя еду вилкой по тарелке. – Давно с ней не общался. «Пятьдесят шесть дней, тринадцать часов и сорок три минуты. Плюс-минус». – Как жаль, – сказал Пол. – Когда я видел ее на церемонии вручения «Пурпурного сердца», то подумал, что у вас двоих… – Нет. Она занята. Ей нужно работать над гарвардским проектом. – Как она восприняла отъезд Коннора? – спросил Пол и тут же покачал головой. – А впрочем, неважно. Как ты переживаешь его отъезд? – Скучаю, – признался я. «Это всё равно что лишиться руки или ноги. Потерять часть себя самого. Меня словно еще раз парализовало». Ма фыркнула. – Скучаешь, после того как он взял и бросил тебя? Выбросил в помойку годы дружбы? – Всё несколько сложнее, – тихо проговорил я. – А по-моему, всё предельно просто и прозрачно. На тебя обрушились самые серьезные тяготы, но ты держишься. – Я не… Ма ослепительно улыбнулась. – Вот почему я так тобой горжусь. – Перестань это повторять, – попросил я, сжимая в кулаке вилку. – Ты говоришь это по сто раз на дню. – И что? Это же правда. Невзирая ни на что я… Я отшвырнул вилку, и она, звякнув о тарелку, упала на пол. – Господи, Ма… Мать потрясенно уставилась на меня. – Что я такого сказала? – Ничего, в том-то и проблема, – процедил я, и мой бостонский акцент стал почти так же заметен, как ее собственный. – Хоть раз в жизни ты можешь говорить искренне? Правдиво? Ма смотрела на меня, как на психа. – Проклятие, о чем ты? Я говорю то, что думаю. – Тогда посмотри на меня внимательно, Ма. Посмотри на меня, когда я говорю, что ничего хорошего в моей жизни нет. Всё плохо, черт возьми. Ма откинулась на спинку стула. – Как ты разговариваешь с матерью? И это после того, как я все силы положила, заботясь о тебе, когда твой подлый, никчемный отец сбежал? – Миранда, – начал Пол. – Не утруждайтесь, – рявкнул я на него. – Не пытайтесь сгладить острые углы. Не говорите с ней так, будто она ваша жена, и вы мой… «Подлый, никчемный отец». Я не произнес этого вслух. – Неважно. Забудьте. Забудьте, что я сказал. – Да уж, давайте сменим тему. – Ма промокнула глаза льняной салфеткой. – Давайте сделаем вид, что сегодняшний чудесный вечер вовсе не испорчен. Ради всего святого, сегодня же День благодарения. Я с силой провел ладонью по лицу. – Прости, Ма. – Я потянулся к ее руке. – Извини. Я не хотел. – Знаете, что мы забыли сделать? – проговорила она, глядя поочередно на меня и на Пола. – Мы забыли сказать, за что мы благодарны. Я начну. Я благодарна за то, что ты здесь, Уэс. Коннор ушел, но ты… Ты всё еще здесь. И я благодарна. Как тебе такая искренность? Я посмотрел на нее внимательно, попытался вспомнить, как она заботилась о нашей семье после ухода отца. Она одну за другой затыкала дыры в протекающей плотине, чтобы не дать ей обрушиться. Боролась, чтобы мы смогли пережить еще один день, чтобы у нас была крыша над головой; если в те дни у нас в квартире был свет, это было маленькой победой. Если я был жив, мог дышать, есть и говорить, то это было самым главным. – Всё хорошо, Ма, – сказал я. Мой гнев угас, на его место пришел стыд. – Всё отлично. Просто идеально. Спасибо. Пол повернулся ко мне. – Скажу лишь одно. Если тебе нужна помощь, попроси. Это одновременно самая трудная и самая простая вещь на свете. Обратись за помощью. После ужина Пол и Ма подвезли меня до дома и укатили обратно в Бостон. Я вернулся в свою пустую берлогу; было всего девять вечера, но от усталости все мои мышцы словно сдулись, спать хотелось смертельно. Я кое-как переоделся в тренировочные штаны и футболку. В ванной я поставил себе катетер и пристегнул к бедру пластиковый мешочек, чтобы не обмочиться во сне. Потом перебрался из кресла в кровать, укрыл ноги специальным одеялом, стимулирующим кровообращение, и с помощью подушки-валика перевернулся на бок. На коже в области копчика возникло раздражение; если я не буду осторожным, оно превратится в пролежень. Что за дерьмовая жизнь. «Попроси о помощи». Пол, вероятно, имел в виду себя или врача, но был всего один человек, способный мне помочь. Я зажмурился, сердце болезненно сжалось, но я постарался не обращать на это внимания. Нельзя взваливать мои трудности на Отем, это было бы несправедливо и эгоистично, особенно после того, как я ее оттолкнул. Но одиночество и душевная пустота высасывали из меня жизнь. Я жаждал увидеть Отем, заглянуть в ее прекрасные глаза, увидеть, как в них загораются огоньки, когда она говорила о чем-то интересном. Мне хотелось насытиться ее смехом, а еще лучше, рассмешить ее. Заполнить пустоту в своей жизни ее голосом, который всегда произносит слова с добротой, сочувствием и великодушием. Я крепче обнял подушку. Моя способность сочинять стихи умерла, так какая разница, останемся мы друзьями или нет? Мне вовсе не обязательно рассказывать ей правду о тех письмах и стихах, ведь новых писем и стихов не будет. Мне больше нечего прятать. «Без своих слов тебе нечего ей предложить. Ничегошеньки». Она говорила, что в моем обществе чувствует себя легко и свободно – возможно, это чего-то да стоит. Это немного, думал я, засыпая, но это всё, что у меня осталось. Ϛ. Утром понедельника пекарня «Белый султан» была набита под завязку. В прошлой жизни я бы наравне со всеми занял очередь, не обращая внимания на толчею. Теперь же я постоянно нервничал, боялся, что задену кого-то инвалидным креслом, чувствовал себя карликом, хотя совсем еще недавно возвышался над толпой. Теперь, когда я сидел в кресле, на меня почти никто не смотрел. Чаще всего люди скользили по мне взглядами и отводили глаза. Другие таращились, как будто силились понять, что со мной не так. Некоторые говорили со мной как с умственно отсталым. Мужчины называли меня «дружище» или «приятель». Женщины улыбались с жалостью, придерживая для меня двери, в их глазах никогда не мелькало влечения или обещания. |