Книга Унция или Драгоценное Ничто, страница 43 – Андрей Морсин

– Лучи? – маг наклонился. – Вы нашли сияющее крыло?!

– Да, да! – Пуп растроганно глядел на собеседника, очевидно, тоже тронутого новостью. – Нашёл… нашли, Боже!

– И чьё же оно?

– Властительницы любви и света, радетельницы счастливой повадки! – Якоб захлёбывался горячими словами. – Все надежды, все мечты, вся радость мира – в ней, в её венценосном сиянии, в её животворящем звучании!

Иеронимус поднатужился, заставляя профессора подняться, высвободил лацкан сюртука из его сильных пальцев.

– И главное, теперь мы точно знаем, где она поёт! – Пуп стиснул ладони, словно сам пел на церковных хорах. – Столько лет испытаний и сомнений, столько лет борьбы с косностью и несправедливостью мира! Ведь это так легко, если знать… Но мы-то не знали, мы-то просто верили! И вот, свершилось – мы верили не зря!

– Не зря, – задумчиво повторил маг. – А вы уверены, что сияние принадлежит именно «властительнице света»?

– Совершенно уверен! Та, кто привела меня, кто позвала за собой, так искренне позвала, она сама…

– Что сама?

– Часть этого света!

– В таком случае, у вас двойное счастье? – раздул ноздри маг.

– О, как вы правы! Ведь только двое, только двое…

– И вы слышали, как она поёт?

– Да, да, слышал, в том-то всё и дело! – энтузиазм учёного был полон слёз. – Ведь это её голос озаряет истинное чувство!

– И где, где она поёт?

– В сердце! – Пуп согнутым пальцем выудил из-под очков слезинку. – В очень удивительном сердце, в таком, какое мне за все годы исследовать не выпадало. О, это сказочное сердце!

– И чем оно так сказочно? – Иеронимус весь подался вперёд.

– Да абсолютно всем! И тем, какое открытое, и тем, какое учтивое, и тем, как богато настоящими сокровищами! И неудивительно, ведь там сияет само солнце мира! – воскликнул восторженно.

– Вы отметили координаты?

– О, разумеется! Обладатель сердца – где-то на острове в юго-западной части Атлантики, я сверялся с географической… – профессор вдруг вспомнил, что впопыхах забыл «Атлас». – Но это не важно, нам нужен не сам человек, а его сердце – то эфирное пространство, та площадка, где можно уловить лучи!

– Улови-и-и-ить? – голос Ногуса вдруг натянулся, словно струна, которую стали настраивать на октаву выше, и он залепил рот ладошкой.

Пуп с удивлением уставился на собеседника, а тот замахал, сигнализируя, что хочет взглянуть на карту.

Учёный понёсся в лабораторию и на лестнице услышал отдалённый звук зуммера, а в холле внизу – ещё один, точно такой же. Схватив тетрадь, он поспешил обратно, отмечая через окно лестничной площадки, что дирижабля на месте нет. Но каково же было его удивление, когда, вернувшись в кабинет мага, он увидел за столом старого знакомого, пузатого Жака Жабона.

– Ах! – Пуп уставился на литую лысину, крест-накрест залепленную медицинским пластырем. – А мне сказали, что вас нет…

– Меня нет? – Жабон побарабанил пальчиками по трости, лежавшей перед ним. – Это совершенно невозможно, чтобы меня да не было!

– Но, где же Иеронимус? – профессор шагнул вперёд, продолжая прижимать «Атлас» к груди.

– А он, как раз, на гастролях.

Трость вдруг сама по себе поползла по столешнице в сторону от Жабона, но тот придавил её ладонью.

– Как на гастролях? – удивился Пуп. – Он же только что был здесь!

– Только что был, и уже нет, – раздвинул щёки благотворитель. – Но не удивляйтесь, что вас не предупредили. Последнее время наш друг чрезвычайно рассеян, – произнёс «рассеян» так, словно маг был пеплом или пудрой. – А у вас ко мне какое-то дело? – уставился на «Атлас».

– Я принёс координаты, нам, наконец, удалось… – он осёкся, вспомнив о данном слове.

– Что? – Жабон сжал трость, которая стала дрожать и дёргаться.

– Простите, – Пуп убрал «Атлас» за спину. – Я не могу сказать.

Гуттаперчевый рот соучредителя растянулся в недоумении.

– Почему это не можете сказать? – пискнул он обиженно.

Якоб поднял взгляд, досадуя, что вынужден причинять кому-то неудобства своим честным словом.

– Видите ли, в контракте стоит подпись маэстро Ногуса, и он просил докладывать всё лично ему.

– Ах, вот что! – надутое выражение мигом исчезло с лица толстяка. – Так это сущий пустяк, ведь Жабон – мой артистический псевдоним, а настоящая фамилия – Ногус, и зовут меня – Иеронимус!

Пуп выкатил глаза на Жабона-Ногуса, а тот, продолжая сжимать трость, направился к рыцарским латам в углу кабинета. Открыв забрало, Жабон-Ногус уронил вещицу в металлический скафандр. Внутри рыцаря зазвенело и затихло, а благотворитель вернулся на место.

– Но как же возможно, что и вы Ногус, и он тоже Ногус? – Пуп беспомощно хлопал глазами.

Собеседник широко улыбнулся, всем видом выражая готовность объясниться, но вдруг зашёлся в кашле, да таком, что согнулся, насколько позволял живот. И профессор заметил, как из его рта выпали фортепианные клавиши – белые, слоновой кости, и чёрные, эбенового дерева. Толстяк их быстренько подобрал и сунул обратно в рот. И тут Пупа осенило, что Жабон и Ногус, очевидно, не только соучредители одного благотворительного фонда, но и коллеги по цирковому цеху, работающие в одном шоу. И всё то странное, что он видел, и проворный фрак из миланского ателье, и нервная трость, и появления-исчезновения, и контракт в том числе – звенья одного длинного аттракциона, который маг исполняет на пару с пузатым ассистентом. Это значительно облегчало ситуацию, и он так прямо и спросил:

– Пардон, не знаю, как теперь к вам обращаться, но может всё происходящее – цирковой трюк, и данное мною слово никакой фактической силы не имеет?

Жабон сразу кашлять перестал.

– Конечно трюк! – с готовностью воскликнул он. – А слово никакой силы не имело и иметь не может: фьють, и нет его! – помахал ручкой.

И хотя профессор, зная настоящую природу слова, с таким утверждением согласен не был, заявление циркача позволило ему воспрянуть духом.

– Выходит, я могу всё рассказать? – отбросил он сомнения.

– Ещё как можете, – кивнул ассистент. – Так что вам удалось?

– Найти… – Пуп сделал паузу, подчёркивая важность момента, – источник лучей! И знаете чьи они?

Внутри рыцаря застучало и заскреблось, но Жабон даже не обернулся.

– И чьи же? – он облокотился на столешницу.

– Чудесной, сиятельной Птицы! Властительницы Света и Любви! – Пуп говорил с прежним воодушевлением. – Более тридцати лет поисков, испытаний, сомнений! Столько потерь, столько страданий! – он заново переживал всё, что произошло за эти годы. – И вот, наконец, тайное стало явным! Вы можете поверить?