Книга Плохие девочки не плачут. Книга 3, страница 115 – Валерия Ангелос

— I received no instruction as to it, (Не получал никаких инструкций относительно этого,) — заявляет небрежным тоном.

— And now you are going to massage me, (И сейчас собираешься массажировать меня,) — роняю пульт, машинально стараюсь отползти назад вместе с креслом.

— It is up to you, (Как пожелаешь,) — бросает невозмутимо. — You decide. (Решай.)

Начинаю усиленно сомневаться в его гействе.

— You look nervous, (Выглядишь нервной,) — озвучивает очевидный вывод.

Ну, трудно расслабиться, когда внушительных габаритов шкаф лезет с приставаниями.

Не смей посягать на мою давно поруганную честь, дьявольское отродье!

Руки прочь от советской власти.

— And what if baron Wallenberg finds out? (Что если барон Валленберг узнает?) — намекаю вкрадчиво.

— He already knows, (Он уже знает,) — раздается убийственный ответ.

— Sorry — but how? (Прости — но как?) — паникую, испуганно оглядываюсь по сторонам.

Подозреваю, фон Вейганд слишком привязан к постельным игрушкам, чтобы далеко их отпускать. И где же он притаился? В шкафу с зеркальными дверцами или за мрачной гардиной?

Выходи, милый, не стесняйся.

— Cameras are installed in all the rooms besides bathroom, (Камеры установлены во всех комнатах кроме ванной,) — поясняет невинно и, замечая прострацию на физиономии собеседницы, добавляет: — I see you had no idea about it. Anyway I received no instructions as to cameras so… (Вижу, ты понятия не имеешь об этом. В любом случае, я не получал никаких инструкций относительно камер, поэтому…)

Приятно, если на свете живут люди, способные удивлять до потери речи. Очень часто, практически регулярно, все больше и больше. Пока тебя напрочь не перекосит от столь чудесных неожиданностей.

— Что за дерьмо здесь происходит?! — поток эмоций захлестывает. — Слышишь, а?!

Вскакиваю, устремляюсь в центр комнаты, лихорадочно оглядываюсь.

— Где твои долбанные камеры? Где?! — голос срывается, продолжаю сквозь хрип: — Кто дал тебе право устраивать этот греб*ный цирк? Поиграем как в Бангкоке, устроим зрелищное шоу за стеклом, взорвем эфиры… это перебор, это слишком… Ты окончательно чокнулся, да?..

Трель мобильного прерывает излияния раненой души, вынуждает подобраться и приготовиться к опасной битве. Принимаю вызов, смело признаюсь.

— Ненавижу.

— Соскучился, — парирует фон Вейганд и, судя по тону, нагло ухмыляется.

— Нас снимают, — не вопрос, скупое уточнение.

— Не исключено, — издевается мерзавец. — Повернись чуть вправо, подними голову выше и пошли воздушный поцелуй.

Смиренно исполняю приказ за исключением единственного пункта. Вместо поцелуя демонстрирую неприличный жест.

А что? Почему бы не воспользоваться удачной возможностью? Особенно, учитывая географическое расстояние. Когда еще спустят с рук такое возмутительное хамство?

— И почему же в туалете камер не поставил? — злобно шиплю.

— Не хочу смущать Дориана, — нарочно выбивает из колеи.

— А меня? Меня, значит, можно и нужно смущать? — впадаю в истерию. — Где успел применить шпионские штучки? Во всех гостиницах, где мы останавливались? В особняке? В квартире моих родителей?

— В твоей квартире, — и суть обнажается лишь после прибавки: — В твоей киевской квартире.

Приземляюсь на ламинат, подкошенным деревом падаю вниз, но уперто отказываюсь терять сознание.

— И… и что ты видел? — слабею всем телом, немею и трепещу в тревожном предвкушении ответа.

— Видел, как ты чуть не трахнула своего Стаса после нашей встречи на благотворительной вечеринке, — произносит нарочито равнодушно, будто рассуждает о самых заурядных вещах. — Видел бандитов, видел, как звонила мне раз за разом в надежде получить денег.

Ярость и стыд переплетаются, затягивают в пугающую воронку. Краска заливает щеки, пальцы дрожат, еле удается удержать телефон.

— Господи, — срывается против воли.

— Не совсем, — недобрый знак.

Похоже на сон, на жуткий ночной кошмар истерзанного разума. Надо бы пошутить на счет Hellraiser, впрочем, на стеб абсолютно не прет.

— Ты специально все подстроил, — выдвигаю справедливое обвинение.

— Стас и его долг? — презрительно хмыкает. — Нет.

— А что тогда? Пари? Намеренно вынудил поспорить, чтобы жертва добровольно прыгнула в подвал? — здесь уж точно отвертеться не светит.

— Ты сама сделала выбор, — знакомая насмешка. — Я предупреждал.

У расстояния есть не только плюсы, но и минусы. Например, если человек далеко, нельзя впиться ему зубами в глотку. И придушить тоже не выйдет. Даже избить ногами не получится. Сплошные обломы.

— Уверен в победе, — констатирую факт.

— Не то чтобы уверен, просто никогда не проигрываю, — упивается превосходством.

— Пора менять правила, — резонно требовать моральную компенсацию.

— Попробуй, — подстегивает к наглости.

— Две дополнительные недели, пусть будет два месяца на развитие бизнеса, а не полтора.

— Согласен, — медлит и спрашивает: — Серьезно надеешься, что поможет?

«Дура, — взывает внутренний голос. — Надо было просить больше».

— Сделаю тебя и за этот срок, — вырубаю мозг, утвердительно киваю, работаю на камеру.

— Договорились, — обманчиво мягко, почти нараспев произносит фон Вейганд: — А когда срок выйдет, я нагну и поимею тебя так, как никогда прежде.

Нажимает на отбой, завершает разговор, оставляет без прощальных слов.

Вообще, без слов.

Не злюсь, не боюсь, забываю о негодовании. Тупо теку в лучших традициях пошлых любовных романов. Теку и не могу остановиться, не властна ударить по тормозам.

Кто преступил запрет однажды, перешагнет тонкую грань опять. Симфония боли и наслаждения — прекрасна. Притягательна и опасна, искушает, совращает, обращает в порченный плод, не выпускает из губительной хватки острых когтей.

Но в мире, сотканном из тысячи контрастов, невозможно судить, что есть добро, а что есть зло.

Трудно сказать, какая команда ближе, какую считаю своей…

— So what about massage? (Так что с массажем?) — врывается в сладкие раздумья Дориан.

Одариваю лже-супруга убийственным взглядом, молча поднимаюсь, направляюсь к сумке, достаю заранее припасенный ежедневник.

— Not now, (Не сейчас,) — отмахиваюсь от почетной милости, спешу скрыться в туалете, оказаться в уютном одиночестве, подальше от раздражающей яркости софитов и повышенного уровня внимания к моей скромной персоне.