Книга Уход на второй круг, страница 58 – Марина Светлая

Бездна — восторг!»»

— Восторг? — со смешком уточнил инструктор.

— А скажете нет? — Глеб коротко усмехнулся и повернулся к Ксении: — Бездна или восторг?

Она приблизила губы к самому его уху и шепнула, касаясь ими кожи:

— Ты боишься?

— Высоты? Я? — его брови подпрыгнули домиком.

— Ты!

— А боюсь! Почему, по-твоему, я живу на первом этаже?

Она бросила быстрый взгляд на инструктора — тот, к счастью, отвлекся на собственные заботы, и проговорила, быстро-быстро, снова в самое ухо:

— Потому что сверху может оказаться подходящая соседка.

— Аргумент, конечно. Но мимо! — провозгласил он, перстом указывая в небо.

И тут же рванул на другой край корзины:

— Смотри! Днестр! Со школы здесь не был. Мы после выпускного с классом ездили, — взглянул на нее, усмехнулся и добавил: — Первый поцелуй, первый секс, первое алкогольное отравление.

Она демонстративно отвернулась, разглядывая конусные крыши крепостных башен.

— Перед вами Хотинская крепость. Одно из семи чудес Украины. Ее возведение связывают с именем Данилы Галицкого и относят примерно к тринадцатому веку. Однако по этому поводу есть серьезное утверждение, что начало ей положено еще в десятом веке тем самым Владимиром Святославичем. И за свою историю она перебывала под властью Молдавского княжества, Речи Посполитой, Османской и Российской империй… но это все, конечно же, вряд ли задержится в ваших головах надолго, — весело хохотнул инструктор.

— Ты давай дальше, про битвы чего-нибудь, — подмигнул ему Парамонов. — Фоном, ок?

— Ок! Так вот про битвы! Самая известная из них, пожалуй, произошла в семнадцатом веке, а именно…

Его ладони легко легли на ее плечи. И теперь уже его губы оказались у самого ее ушка:

— Мне почти восемнадцать было, Ксенька. Я в этом смысле еще поздний. Последний в классе.

— Да мне-то какая разница! — возмутилась она. Не сдержалась — передернула плечами и двинулась в сторону — туда указал инструктор, вещая о чем-то животрепещущем, но его уже очень скоро снова перебил Парамонов со своим дурацким Маяковским, продолжая раскатисто, выше всего на земле выводить:

«Раздражало вначале:

нет тебе

ни угла ни одного,

ни чаю,

ни к чаю газет.

Постепенно вживался небесам в уклад.

Выхожу с другими глазеть,

не пришло ли новых.

«А, и вы!»

Радостно обнял».

Радостно обнял — со спины. И последнюю строчку снова на ухо. За ними на горизонте парили еще шары. Цветные, яркие, праздничные, как невыразимо буйный цветущий май этого года.

— Нельзя бросать в одиночестве человека, который боится высоты, — горячо зашептал Глеб. — Если ты не боишься, это не значит, что мне легко.

Она резко развернулась в его руках, губы ее оказались совсем рядом с его губами. Дразнили и ускользали.

— Если тебе нелегко, это совсем не значит, что я буду слушать о подробностях твоей половой жизни.

— Первый опыт был исключительно неудачным, — пробормотал он. — Я облажался.

— Еще одно слово — и сегодня ты облажаешься снова! — Ксения сверкнула глазами и переместилась к инструктору, указывая пальцем едва ли не за горизонт. — А во-о-о-он там — что?

Тот долго вглядывался в этом направлении. Очень долго. Туда же внимательно смотрел и Парамонов. Выражения лиц у обоих мужчин были комично-сосредоточенными. И практически хором они выдали:

— Фигня какая-то!

— Могу еще про любовь рассказать, — добавил инструктор. — Легенду хотите?

— Ксёныч, мы хотим легенду?

— Я — да! — заявила она, приняв заинтересованный вид.

— Значит, хотим, — обреченно кивнул Парамонов.

— Ну короче, — важно начал повествование горе-инструктор. — Я говорил, что крепость была и под османами. Правда, вы не слушали.

— Она слушала! — Глеб ткнул в Ксению и тут же притянул ее к себе, разглядывая, как ветер здесь, наверху, над всем миром шевелит ее волосы. Не удержался, прижался губами к виску.

— Хорошо, — пожал плечами рассказчик. — Под османами была… крепость… Жил в этих местах знахарь. И была у него дочь Катерина. Самая первая красавица. Однажды у турецкого паши, занимавшего тогда Хотин, заболел сын. Никто из лекарей не мог его вылечить. И тогда послали за знахарем. Пока он лечил турчонка, великовозрастного мажора, тот умудрился влюбиться в Катерину и захотел на ней жениться. Влюбился сильно, по-настоящему. Только вот беда, Катерина его не оценила по достоинству. Но юноша так хотел ее завоевать, что признался во всем отцу. Паша, обожал своего единственного наследника и пригрозил убить знахаря, если Катерина не согласится. Короче, девушке пришлось покориться, и через год она родила мужу мальчика, светловолосого и голубоглазого. Паша; подарил младенцу золотую колыбельку. А тем временем знахарь придумал, как вызволить дочь и внука из османского плена. Наколотил какой-то бодяги, передал в замок, и, выпив его и дав выпить ребенку, обратила их Катерина в воду. Просочилась та вода сквозь стены крепости. Но перед тем она выбросила в колодец золотую колыбельку, которую какой-то мудрец до этого заколдовал более сильным заклинанием. И превратить внука и дочь обратно в людей знахарь не смог. Так и остались они мокрым пятном на стене. Видите, вон, на то-о-ой стенке, отсюда четко! Оно реально никогда не сохнет!

Что бы Ксения ни слушала ранее, сейчас больше не слышала слов инструктора. Единственное, что отдавалось в ушах — гул крови. В голове, в сердце, в животе. Единственное, что чувствовала — губы Глеба, все еще касавшиеся ее виска. Единственное, о чем могла думать — об огромной кровати в гостиничном номере. К черту инструктора, легенды и пейзажи!

А пейзажи, между тем, проплывали под ними и вокруг них — насколько хватало глаз. Изумрудные лужайки, усеянные желтыми и лиловыми цветами по кручам Днестра. Солнце, отражавшееся в его воде. Маленькие, будто игрушечные строения церквей и домов по берегам. Леса — полосами, густыми, темными. Майский воздух — все-таки особенный. Другого такого не бывает. Жаль, что Катерина не полюбила турка. Могла быть счастливой — а не мокрым пятном на стене.

«Я счет не веду неделям.

Мы,

хранимые в рамах времен,

мы любовь на дни не делим,

не меняем любимых имен».

Теперь уже не раскатисто, не громко, не напоказ — только ей одной. На ухо, не отстраняясь от ее виска.

— Перестань, пожалуйста, — попросила она, скорее шевеля губами, чем произнося вслух.